Недошивин встал и включил свет.
– Жорик, правду говорят, что ты еврей?
– Да счас! Я из Рязани.
– Вот и верь после этого людям… – вздохнула Ирочка. – А что, в Рязани евреев нет? Куда делись?
Алешка залюбовался люстрой. Вот он, знаменитый «сталинский ампир»: люстра была огромной, из бронзы и – очень красивой.
В Кремле все напоминало о Сталине. Сама атмосфера, сам воздух этих бесконечных кабинетов, приемных и коридоров были тоскливы. «Тяжело здесь Ельцину, – подумал Алешка. – Или каждый настоящий коммунист в душе все равно ученик Сталина, а?»
Болтаясь по коридорам Кремля, Алешка становился дурак дураком. Он бывал здесь не раз, и всякий раз ему казалось, что кто-нибудь вот-вот подойдет к нему и схватит за шкирку и выкинет его на свежий воздух – на Красную площадь.
Но когда двери высоких кабинетов все-таки открывались и высокое руководство, предлагая Алешке чай или кофе, удобно устраивалось в кресле для интервью, Алешка тут же начинал хамить – от страха.
Высокое руководство мгновенно зажималось, принимая его хамство за настоящую журналистику.
Хорошо быть интервьюером, ой как хорошо! Почему? Как почему? – Глупым людям всегда легче спрашивать, нежели чем умным отвечать!
Алешка нервничал: уже час дня, а в два тридцать у него интервью с Руцким. Вице-президент сидел в Белом доме, в Кремль Руцкого не пускали.
Недошивин тоже ерзал на стуле:
– Геннадий Эдуардович вот-вот освободится… просто через минуточку. Крайне занят… ну что поделаешь… Хотите, господин Арзамасцев, кофейку…
– Спасибо… – Алешка важничал. – Кофе-то я не очень…
– Мутное не пьете, – Недошивин заулыбался, – как это правильно, Алексей Андреевич! В театре Сатиры был, знаете ли, такой артист – Тусузов. Он жил почти сто лет и никогда, даже летом, не уезжал из Москвы. Он так говорил: «Знаете, почему я до сих пор не помер? Во-первых, я ни разу в жизни не обедал дома. Во-вторых, никогда не пил ничего мутного…»
Недошивин засмеялся.
– А молоко? – поинтересовался Алешка.
– Молоко?.. – Недошивин полез в карман за сигаретами. – Оно вроде не мутное, молоко. Оно же белое.
– Белое, да… – Алешка кивнул головой.
– Говорят, желудок после сорока… молоко не усваивает, – вздохнула Ирочка.
– А сыр? – заинтересовался Алешка.
– Там, где молоко, там и сыр.
– Сколько же болезней на свете… – протянул Недошивин.
– Ой, Жорик, не говори…
На столике с телефонами пискнула, наконец, красная кнопка. Алешка что-то хотел сказать, но Недошивин вскочил:
– Геннадий Эдуардович приглашает! Вот и дождались, слава богу!
Алешка встал. Недошивин любовно сдунул с его свитера белую нитку, взял Алешку за плечи и легонько подтолкнул его к дверям:
– Ни пуха ни пера, Алексей Андреевич!
«Я че… на подвиг, что ли, иду?» – удивился Алешка.
Он медленно, словно это была мина с часами, повернул ручку и легонько толкнул дверь:
– Это я, Геннадий Эдуардович!
Бурбулис всегда, в любую минуту, был спокоен, как вода в стакане.
– Привет, Алеша. Иди сюда.
«Встреча без галстуков», – догадался Алешка.
– Все-таки у Мэрилин лицо совершеннейшей идиотки, – вздохнул Бурбулис и откинул в сторону «Огонек» с фотографией Мэрилин Монро. – Неужто она была любовницей Кеннеди?
Бурбулис встал, сел на диван и показал Алешке место рядом с собой.
– Из женщин, Алеша, я всегда боялся резвых глупышек… Выпьешь чего-нибудь?
– Я не пью, Геннадий Эдуардович.
– Я тоже… – поморщился Бурбулис. – Знаешь, Алексей, что такое демократия? Вот я так бы определил: это такой государственный строй, который подгоняет робкого и осаждает прыткого.
«Класс! – подумал Алешка. – Интересно, он это сам сейчас придумал или советники подсказали?»
– Вот ты, Алеша, умный и способный человек; нашу беседу я по-прежнему считаю своим самым серьезным интервью за весь прошлый год.
– Я его в книгу включил, Геннадий Эдуардович. Второй том диалогов «Вокруг Кремля».
– Кто издает?
– АПН…
– Будут проблемы… ты скажи. С бумагой, например.
– Спасибо, Геннадий Эдуардович, – важно кивнул Алешка. – Спасибо.
Бурбулис смотрел на него так, будто он – цветок в оранжерее.
– Люди, которые будут жить в двадцать первом веке, Алеша, уже родились. Ты ведь не женат, я знаю? Все время на работе? Значит, отдавая всего себя работе, нашему делу, Борису Николаевичу и нам, его соратникам… ты сегодня строишь не только свое будущее, но и свою личность – согласен со мной? И я, Борис Николаевич… мы все, Алеша, очень рациональны в общении с людьми. Сейчас возникла потребность временного союза двух типов культур: книжной… я бы так определил эту культуру, и командно-волевой. Ты должен, Алеша, понимать: сегодня Борис Николаевич освобождается от всех своих предрассудков и помогает освободиться от предрассудков другим гражданам – каждому от своих.
