Но: не согласился «поэт Колымы». Не захотел. Тоже – волк-одиночка? Или (вот она, разгадка?) не было в его жизни «вложенной цели» – просто не случилось ?..
Шаламов пил, не берег себя для работы, для дела, писал урывками, разбросанно, не все рассказы (даже рассказы) доводил до дна, до цели. По большому счету – писать не хотел.
Когда летом 56-го вдруг из ниоткуда появился Шаламов, появились его стихи, Александр Исаевич задрожал: вот же он, брат! Из тех тайных-тайных братьев, о которых он знал, догадывался, что они – есть, где-то они есть, уже родились, уже живут…
Русский XIX век – весь! целиком! – вырос из Пушкина, из «Евгения Онегина», из поэзии, из «Бориса Годунова», из «Капитанской дочки»… – подлинный русский мир.
Он возник легко и незаметно, на зависть странам-соседям; вдруг самозародились, наконец, те «баснословные года», когда Россия действительно стала Европой.
Русский XX век – особый. Он ужасен. В своих гнусностях – неповторим. Как покатилось с 905-го, так и катится: беда за бедой.
Вылетела, выплеснулась наружу русская ненависть (вот пример, когда иноземцы совершенно ни при чем, ведь все это – свое, кровное, здесь друг к другу ненависть), выплеснулась – и понеслась по великим, бескрайним землям. Нет в мире (и уже не будет) другой такой страны, где собственная кровушка лилась бы, как воды великой Волги. Каким-то необъяснимым, полумистическим образом, Россия – сразу же – втягивает в этот кровавый круговорот всех, кто когда-то стал Россией: буддисты, католики, евреи, монголы, угрофинны… Их кровь льется так же беспощадно, как и русская; вдруг выясняется, что совершенно мирные народы, как угрофинны, например, тоже должны, обязаны (все как один) умереть за правое дело…
Какое, к черту, оно «правое»? Почему обязательно надо умереть, кто это придумал? Зачем?
Но факт: гибнут десятки миллионов людей, уже погибли 95 % сокровищ российской культуры, утрачена (погибли… разбазарены…) треть всех природных, то есть национальных богатств… – а кровь льется и льется, красный цвет (кровь) становится дизайном страны, от красных флагов до красных дорожек…
Кто же примет это чудовище, русский XX век, на себя? Булгаков не сумел, сломали, да и Михаил Афанасьевич (к счастью для него) не видел самое страшное, ГУЛАГ. Кого на этот раз призовет Господь? Кому Он сейчас преподнесет великую обязанность литератора – исправлять страну, на кого Он теперь, в стране лагерей и могил, возложит этот крест?
«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»
Александр Исаевич был крепок, он как-то задержался в одном возрасте, ему трудно дать его семьдесят, хотя он, надо признаться, всегда, даже молодым, выглядел старше своих лет: ведь Александр Исаевич и бороду-то отрастил только лишь затем, чтобы не тратить время на лишнее бритье.
А получилось, он – как священник.
В России у священников нет возраста, кажется – сам Господь стирает на лицах своих духовных сыновей все мирские границы.
Александр Исаевич обернулся – на заднем сиденье в изрядно потрепанной папке лежала небольшая тетрадка: завтра поутру интервью с кинорежиссером Говорухиным, первое интервью Солженицына со дня победы в России т. н. демократии.
Александр Исаевич выделил для этих съемок утро, то есть самое хорошее время: многое, очень многое надо сказать.
Наброски на скорую руку, но все по пунктам, все строго, мыслей здесь – часа на 2–2,5; Говорухин обещает сделать две, может быть даже три серии. Александру Исаевичу только что звонил Егор Яковлев, руководитель Первого канала, обещал, что фильм увидят десять-пятнадцать миллионов зрителей.
Самое главное, о чем надо сказать: все способности власти необходимо направлять на расцвет своего народа. А в России испокон веков… перевес внешних усилий над внутренними.
XVIII век: Пруссия у Австрии хочет оттяпать Саксонию. – Спрашивается: ну какое наше дело? Где Саксония и где Россия? Нет же, царь-батюшка не может оставить в беде братьев-австрийцев и вступает в семилетнюю войну с Пруссией. Ну какие они нам братья? Что за глупость? А Россия посылает туда ратников, льет кровинушку без всякой надобности, выигрывает эту войну… – только зачем?
