– В ваших глазах отец был героем, и поэтому вы сделали героя из Луки Дзеккерио, отца Марго Дансор?
Этот вопрос ему тоже задавали очень часто. Он уже устал повторять, что его отец никакой не герой. Теодор Дюамель родился в тысяча девятьсот шестидесятом, значит не был на войне. Он не защищал никакое правое дело, не противостоял никакой опасности, нигде не сражался. Даже с серьезными болезнями ему бороться не приходилось – например, с раком. Он не выдвинул никаких основополагающих тезисов, не открыл революционных математических формул. Он не был ни спортсменом, ни актером, ни художником, ни музыкантом, ни режиссером.
– В романе есть сцена, когда Марго садится в самолет вместе с отцом и во время полета в самолет попадает молния. Вам пришлось это пережить самому?
На самом деле это случилось, когда ему было десять лет. Но из этого события он сделал совсем другую сцену, и рассказана она по-другому. Это уже не его история, это история Марго Дансор. Николя привык, что журналисты все время норовили найти сходство между романом и его жизнью, в каких бы незначительных деталях оно ни проявлялось. Они доискивались до некой логики, которая ничего не могла объяснить, а потому не представляла интереса.
– Почему вы написали «Конверт»?
На этот неизменный вопрос у него имелся неизменный ответ:
– Потому что мне было о чем рассказать, у меня была эта история.
После смерти отца Николя часто снилась та гроза, которая настигла их в воздухе. И всякий раз, садясь в самолет, он вспоминал этот эпизод. Он видел перед собой широкую отцовскую спину в зеленом шерстяном пальто, с волнами каштановых волос, спадающих на воротник. Они подошли к своим местам, и отец посадил его возле иллюминатора.
– Здесь тебе будет лучше видно, а я сяду у прохода и вытяну ноги.
Ноги у него были длинные, в бежевых вельветовых джинсах и в мягких кожаных мокасинах. Они уже не впервые летели куда-то вдвоем с отцом: мать не могла оставить учеников. В тот раз они направлялись в Базель, где у отца была назначена встреча с клиентом. Клиент на встречу не явился. Они накупили швейцарского шоколада и устроили грандиозную пирушку в номере отеля «Три короля».
– Наверное, маме ни к чему знать, что клиент не пришел.
Николя кивнул с понимающим видом, а сам все пытался понять, почему мама не должна знать.
Обратный полет был неспокойным, и его быстро начало укачивать. Картофельный пирог и штрудель никак не могли устроиться в желудке и поднимались к самому горлу. Самолет кидало во все стороны, словно он описывал гигантскую восьмерку. Николя ужасно хотелось вцепиться в отцовскую руку, но он не решался. Ему было плохо и страшно, и он поднял умоляющие глаза на отца. Теодор Дюамель спал сном праведника. До посадки оставалось тридцать минут. Как можно спать, когда так трясет? Вот бы мама оказалась рядом… Он бы прижался к ней изо всех сил, а она бы его приласкала. Ему так сейчас не хватало ее прикосновений, запаха ее духов, ласковых слов! Глядя, как в иллюминаторе, тревожно закручиваясь, плыли черные облака, он начал тихонько шептать имя матери. Вдруг раздался оглушительный хлопок, будто взорвалась сразу сотня лампочек, и Николя ослепила яркая вспышка синего света. Самолет бросило в сторону, пассажиры вскрикнули. Николя онемел и застыл, вытаращив глаза: он был уверен, что пробил его последний час. Вот сейчас самолет войдет в пике и они все разобьются. Из кабины летчика послышались встревоженные голоса, в проходе засуетились стюардессы, не зная, кому помогать. Заплакал ребенок. Целое море лиц повернулось к Николя, туда, где прогремел хлопок и сверкнула вспышка.
– Все в порядке? – спросил мужчина, сидевший через проход напротив.
– Бедный малыш, – проворковала дородная дама впереди. – И ведь какой смелый!
– Вот это да! – выдохнул Теодор Дюамель, стиснув ослабевшую руку сына. – Николя, ты просто молодец, ты замечательный!
Николя так и застыл с разинутым ртом. О чем это он? Он что, не видит, как ему страшно? Тут все шумы перекрыл басовитый голос пилота. Пассажиры притихли.
– Дамы и господа, сохраняйте спокойствие. В наш самолет попала молния. Самолет не поврежден, а юноша в пятнадцатом ряду проявил большое мужество. Мы идем на посадку, прошу всех пристегнуть ремни.
