Укажу только итог этого первого «хождения в войну» – в 1790 году В. Зубов получил исключительно почетное поручение доставить официальную депешу о взятии Измаила и ключи города в Петербург – знак отличия выдающийся, за каковым следовало награждение даже без формального представления, и орденами, и деревнями, и через несколько ступеней чин; это тем более значимо, что все ожидали окончания войны после Измаильской Эскапады и случись так – имя Валериана, и шире Зубовых вспыхнуло бы ярко; как-то не с руки было своенравному Потемкину возносить подлипалу-посредственность из рода соперника. Шахмагонов, вслед за Валишевским, объясняет это поручение удалением «опасного соглядатая», полностью игнорируя практику таких поручений в русской армии – это была едва ли не наивысшая награда для рядового штаб и обер-офицера, кроме всего прочего предъявляемого на усмотрение двора – так, например, был «усмотрен» Петр Румянцев, привезший известие о замирении с Швецией в 1743 году и сразу произведенный из капитанов в полковники – как-то не с руки… В. Лопатин неохотно признает этот факт без комментариев, далее выделяя «благородство Светлейшего» – согласен! Но «честный Потемкин» тоже ведь должен был воздавать «в честь», т. е. за крупное, выдающееся личное достижение.
Полностью уходя в гадательное, выскажу предположение, что само поручение как-то связывает Валериана с Измаилом и его конкретным участием в том деле, как и объясняет его во всю жизнь боготворение А. В. Суворова, для участников штурма навсегда обратившегося в Единственного, пусть и Кукарекающего.
В числе прочих назову хотя бы «политесного» Кутузова, которому не могла не претить суворовская «дичь-солдатчина», хитромысленного, вороватого О. де Рибаса, чопорного надменного А. Ланжерона, очень разных в своих оценках всего, кроме Измаила и его Бога. – Увы, война продолжалась и точку в ней поставил Репнинско-Кутузовский Мачин в следующем, 1791 году.
Но в этот период резко ускоряется сближение Суворова и Зубовых и участие Валериана в этом деле несомненно и весомо – известно, что Платон как-то не приноровился сразу к крутоватому «солдатскому отцу», приняв его, в параде и при всех регалиях, домашним образом, за что тот ответил тем же, и в присутствии третьих лиц; но непривычный к такому обращению дворцовый выученик стерпел и отмолчался. С 1791 года начинается постоянная переписка фаворита и военачальника, и была она значительна для обоих. Суворов был свободен в выборе, куда гнуть, к Потемкину или к Зубову, для них он был весомая величина – стержень и нерв армии, из самой ее сердцевины; Потемкин конечно это понимал, но не мог смириться – Зубов был обязан.
Летом 1791 года происходит драматическая развязка – Светлейший Князь умер; умер хорошо, за пределами дворца, склок, в поле при дороге, порвав все и вся, рухнул как столб.
В этот момент зашаталось и положение Зубовых: нужные как таран против Идолища Таврического Салтыковым-Репниным Павлу, многим-многим, они теперь становятся как бы и не нужны – и в той закулисной схватке их поддержала позиция армии, надежно-покойной к власти, обеспечившей ее самостоятельность; той, что стояла в пригородах Петербурга и далее вплоть до Дуная, Суворовской. И в ее пределах поднимается Валериан:
– за известие об Измаиле Св. Георгий 3-го класса, полковник и флигель-адъютант;
– в 1792 году – генерал-майор. Не за бои? – Верно!
Но как только грянули пушки, он опять на войне – летом 1793 года фарфоровый мальчик-куколка уже в Польше; как-то не вяжется это все с обликом приживала, получающего дипломы на производство между записочек на придворный бал.
Проверкой зубовского «суворовства» стала та же Польская кампания 1793 года: опираясь на поддержку Зубовского клана, и горячее содействие В. Зубова, Суворов прямо пренебрегает и Н. Репниным, своим непосредственным начальником, и Н. Салтыковым, старшим над обоими, своей волей берет корпуса, разворачивает генералитет, завязывает новую кампанию и в 38 дней (если прикладывать остановку в Бресте – в 42) завершает операцию, молниеносную, яркую, но… пустоватую. За пару дней до ее начала ген. Ферзен у Мацейовиц разгромил основные полевые части повстанцев, пленил их единственного крупного военного руководителя на что-либо годного Т. Костюшко – но награды за нее как из бездонной бочки: фельдмаршальство, «10 тыс. душ», и т. т. т. Вот любопытно, за такие же «успехи» в 1775 году – захват и доставление Е. Пугачева – ничего! Екатерина отдала предпочтение Михельсону, сделавшему «основную работу» – сейчас подчеркнутый решпект, а мог бы и не быть!
