Братья держались дружно, поспешествовали, насколько можно, старшие – младшим, верно-уступчивым в свою сторону и составляли маленький клан, чем-то напоминающий свору Орловых, но более «карманный», «удобный» для окружающего общежития. Старший и Младший отличались вызывающей красотой; среднего роста, миниатюрно-стройные, с выразительными черными глазами, чуть кукольные, но сильные; Платон более – 19 – резко-отстраненный и скрытный – Валериан мягче и порывистей. Общей защитой был огромный, чудовищно сильный, тоже красивый, но какой-то животно-примитивной статью Николай, очень рано начавший пить, и тоже каким-то животно-мрачным образом, в одиночку, без украшательств и гусарщины; о Дмитрии ничего не знаю.
Отношение к службе у братьев было определенно разное. Платон нашел в ней все ту же хозяйственную стезю, каждодневное исполнение некоторых штук и действий, бдительное отслеживание некоторых ритуалов, по определенному сроку приносящих урожай, столь близкое безусловным жизненным правилам бухгалтера-домохозяина. У него все соблюдалось, ничего не случалось, ничего не терялось – во все времена, во всех странах, во всех ведомствах начальство таких любит, ценит, продвигает, и заслуженно, коли не зарвутся – в 1787 году он, до фавора, – В ДВАДЦАТЬ ЛЕТ! – секунд-майор гвардии, т. е. армейский полковник (гвардейское старшинство на 2 чина, гвардионское на 1).
Всю последующую жизнь его будет сопровождать и оберегать эта хозяйственная нота – и в женском уголке сердца Екатерины, где рисуется так понятно в мечтах «о счастье вообще» образ «мужчины-хлопотуна», приятно-домашнего, с комнатными дарованиями – Платон неплохо поет – столь уютного среди Клювастых Орлов и Львов Клыкастых; так и в опале при Павле I, и полуопале при Александре I толи за то, что заслонял в молодости, толи в подозрении о шевельнувшемся чувстве жены к красавцу-фавориту, толи за участие в убийстве отца – скорее всего по совокупности его избегавшего.
Николай, погружавшийся в свои омута был исполнительно-равнодушен, чугунно-бесчувственный к человеческой жизни вообще – зверский удар табакеркой, проломивший висок Павла I, его отметина в истории.
Иное было отношение Валериана – военное дело его захватило как мальчишку; а кем он еще был, в 13 лет принятый в полк «для научения при брате»? – впрочем, в 18 веке, «встав в службу» едва ли не по первому шагу большинство мужчин-дворян сохраняли нечто мальчишеское до смерти, в скучно-старческой психологии барышников 19–20 веков они «шалые», и все станет проще, если понять, что они «малые», в 12–14 лет утвердившиеся в понятиях своего дела, нужных к тому качеств и навсегда оставшиеся одной ногой в возрасте своего возмужания.
Это было тоже следование некоторой атрибутике, но уже иной, это было играние к тому, главному, что составляет смысл жизни офицера, к Смерти и Войне, вхождение и приуготовление к ним. Эта шагистика, позитура, полирование – но за предел их самих по себе, не в замен храбрости, а для храбрости, не в символизм доблести – в укреплении ее спиц внутри себя; то, во что А. Суворов и М. Кутузов вносят столько смысла, а Константин Павлович и Николай Павлович обессмыливают вообще. Мне нравится полагать в нем безотчетно восторженное отношение к военному делу, если брать аналогии Н. Гоголя – это Андрий, вдруг услышавший ноту души, столь необычный среди многоопытных Тарасов и охлажденных Остапов.
В 1787 году, когда началась Вторая (или по моему счету Восьмая) Русско-Турецкая война, он устремляется волонтером в армию – в военном ведомстве хватило ума отказать 15-летнему мальчишке в таком пожелании – но в 1788 году он добивается откомандирования на Дунай в чине «поручика за штатом», на усмотрение начальников.
Дальше было бы убедительно привести записи из его послужного формуляра за 1789–1790 гг. – Увы, у меня его нет.
Характерно только, что за это время у него выработалось устойчивое восторженное почитание А. В. Суворова, столь необычное для штабного окружения главнокомандующего Г. А. Потемкина, которое скорее острило и потешалось над крутосколоченными генералами и адмиралами от «карей» и «бортов», и это были отнюдь не блюдолизы-ничтожества, в рамках этой блестящей молодежи поднялись М. Кутузов и Д. Сенявин – не поддаться ее обаянию было трудно, требовалась и немалая самостоятельная воля, и отстраненность от нее; и какая-то прямая близость к своему кумиру. Любопытно, что первые встречи М. Кутузова и Д. Сенявина в том же возрасте с Суворовым и Ушаковым кончились плачевно для молодых людей, оба были быстро откомандированы, один из Суздальского полка с дежурно-холодной аттестацией (и потом десять лет бегал А.В. как черт ладана, рапортами переводясь из его деташаментов в другие командования), а второй был изгнан с эскадры штрафным, как «небрегающий обрядом службы».
