В то же время собравшийся объем материалов, естественно больший того, что было использовано в статье, как и укрепляющаяся точка зрения на предмет побуждает еще раз пройтись по самой фактологии драмы последних лет жизни А. С. Пушкина в понимании ее национально-общественной и исторической значимости, но уже не в рамках собственных интересов, а систематизируя материал для передачи специалисту-литературоведу, сознательно ограничивая себя уровнем фактов и документов и останавливаясь без примысливания там, где они перестают говорить, передать наряду с основным и побочные результаты работы тому, кто пойдет дальше…
Я бы свел их к нескольким расходящимся наблюдениям; некоторой сумме впечатлений, оформляющихся вокруг них; одному существенному результату; и, наконец, возникающей общей картине дела, о которой достаточно много говорилось в 1-й статье, в которую по наличию собравшихся после её сдачи в печать материалов так и хочется внести массу дополнений, уточнений, вариаций и ходов к основной теме, что она воистину начинает обретать пространство безбрежного – бог с ней, океан пушкинистики переполнен и без нее…
Остается собственно Военно-Судное дело, впервые изданное в 1900 году; перепечатанное репринтом в серии «Редкие книги из частных коллекций» издательством «Руслит» (Москва) в 1992 г. и та неожиданность, что сразу бросается в глаза непредубежденному читателю с некоторой долей профессиональной настороженности: в течении полутора месяцев судебного производства, на всех ступенях судебного дознания А. С. Пушкин именуется «камергером д. е. и. в.». И с этой вопиющей деталью бумаги проходят от 1-го рапорта о дуэли командира Отдельного Гвардейского Корпуса генерал-адъютанта Бистрома 1-го до 16 марта 1837 года:
– через руки императора Николая Павловича (знал А. С. Пушкина лично; многократно встречался с ним, был его «единственным цензором»);
– через руки военного министра графа А. Чернышова (неоднократно встречался с А. С. Пушкиным по поводу запросов о материалах к написанию «Истории Петра Великого»).
Из опросов К. Данзаса (лицейский товарищ и секундант Пушкина); Ж. Дантеса-Геккерена (свояк, муж сестры жены поэта); из опросных листов, направленных Н. Н.Пушкиной, жене по-эта, в которых она поименована «камергершей»; из служебных материалов полиции, снимавшей показания свидетелей дуэли «каммергера Пушкина» (так в тексте) следует вывод о полной убежденности производящих дознание и суд в камергерском придворном звании поэта.
Только П. Вяземский в опросном листе, в резкий диссонанс с задаваемыми вопросами, так и с другими свидетелями называет А. Пушкина «камер-юнкером», что почему-то не насторожило ни членов военно-судной комиссии, на заседаниях которой эти материалы зачитывались вслух; ни квалифицированного судейского чиновника аудитора Маслова, осуществлявшего делопроизводство этого громкого процесса и во многих других более нейтральных эпизодах дела обнаружившего большое рвение и настороженность – ничего этого не наблюдается в отношении звания убитого поэта-царедворца, между тем оно резко меняет всю окраску дела, убил ли «поручик Егор Геккерен» «штабс-капитана Александра Пушкина» или поднял руку на «генерал-майора», сановника империи…
Через 10 лет в частном письме брату Михаилу император Николай Павлович будет вспоминать мельчайшие детали разговора с А. С. Пушкиным, состоявшегося за 3 дня до дуэли – через 3 дня после разговора он читает служебный рапорт генерал-адъютанта Бистрома, накладывает на него высочайшую резолюцию и… не замечает, что «камер-юнкер» отрапортован «камергером»?!?!
Вот интересно, на каком основании, от имени титулярного советника (чин 9 класса) или «камергера двора е. и. в.» рассылает Н. Н.Пушкина приглашение на панихиду Главам Дипломатического Корпуса и они ВСЕ, кроме английского поверенного лорда Дерама (был болен) и прусского поверенного барона Либермана (не одобрял либеральных взглядов покойного) явились на панихиду в придворных мундирах и при орденах, заслужив удивительную похвалу от одного из присутствовавших русских людей (услышал французский поверенный Барант)
