Русская война: Утерянные и Потаённые - страница 151

Шрифт
Интервал

стр.

И не станет ли хуже, если Опойцу и Неваляшку-с-Парашютом сменит трезвенник с очень реальным сознанием, утвержденным на окончательное крушение, как тот приставленный к стаду баран, что вводит его на бойню.

Я вижу в этом человеке проблески только одного страха – не станется ли за ним стада не овец, а быков, и не взревут ли они в последний миг страшно и бешено, уже в разрушение всех расчетов, как то случилось 5 июня 2001 года…

Впрочем, вот держу я очередной опус: «Евразийский писательский вестник» – и диво-дивное, на одной странице с восторженным пиитетом полощут и А. Солженицын и М. Шолохова, клеветника и жертву. Вам не дивно, не мерзко, не гадко, г-да «евразийцы», вы же, ничтоже сумнящееся, поместили в свой семейный альбомчик Дантеса и Пушкина! И не удивляюсь, не ахаю, не мерзею, когда «Совесть Нации» по фамилии «Распутин», принимает литературную премию от «Правды Нации» с имечком «Солженицын».

Это не странно, не мерзко, не удивительно – это явь разложения от головы до осерья. И не на них, сивых продажно-похотливых скотов, положено мое упованье, а на мальчика лет 15, что читает на моих лекциях Че Гевару; и по горящим его глазам вижу – вступает в 21-й век Новый Конкистадор Свободы. А вы же, старье, обметыши, катышки – будьте прокляты, лагерные вши, коммуникабельные тараканы, скоро сдохнущие у погостов преданной вами страны.

Цусима – Поминальное…

Para bellum!
Древнее, древнее леденит
Душу седое преданье
Корабль мертвых из ногтей
Скользит над застывшей гладью.
Фенрир вырвался,
Локи восстал,
Падает
Игдрасиль
Рухнул Один,
Повержен Тор, —
Бальдра голос звенит.
В тьме бесконечных ушедших времен,
В их свившихся мрачных глубинах,
Где-то будущее лежит
Иглой железной
Под корнями тинными.
Опускаю руки в землю я,
В глину лет,
Пески-минуты,
Вновь разворачиваю
На ладонях века,
Шелестящие хриплыми рунами.
В мире минувшем – Пожар и Месть,
В мире моём – Продажа и Бесстыдство,
Я собираю угли давних сеч,
Я разжигаю заново пепелища.
На
Гнилозубое
Стадо-тварь,
На его страну-побежалость,
Я пробуждаю
Ржавых мечей
Кровавую злую жадность.
В небе весеннем коршун парит,
В сумрачной чаще волк затаился —
Агнцы надежды!
Благовестящие голуби! —
Страны, захваченной Крысами.
Да!
Я бешеный!
Я фашист!
А еще большевик!
И Малюта Скуратов!
И позвоночник мой ревет
Рвать вас в клочья – свиное стадо!
И это
Из начала
Столетья идет —
И этому долго учиться надо.
. . .
Я
Обещаю —
Не буду мельчить,
Я зажмурю глаза, заткну уши
На бездарно-пошлые лики московских дур,
На мнимо-значительные их мужей экивоки.
И
Наполняясь
Воющей мглой,
В вьюге мечей расцветая солнцем,
Я начинаю Цусиму скрести
Когтями Фенрира
По броненосцам.
Зов Цусимы
Ну,
Хватит
Меня томить,
Слышала – обещаю!
Если кипу листов найду,
Отправлюсь в морские дали.
Ты вступила в свои права,
Ты во мне – Цусима
Скулами броненосцев
В якоря
Намертво меня закусила.
Ты уже
Рейдами во мне стоишь,
Крыса корабельная – обнюхиваешь жерлами,
Вантами всплываешь
из пучинной тьмы,
Офицерскими кортиками играешь.
В бескозырках
Крепких матросских лиц,
В околышах
Сухощавой дворянской стати,
Легкой побежке
Адмиральских ног
По корабельным трапам,
И
В птицах
Белых рубах
Разлетевшихся от палуб до клотиков.
Ах,
Я кажется
Тебя пишу
От мочи Сифилис-бурга,
До ослепительного солнца Несси-Бе
И бирюзовой волны Сингапура.
Ты подступаешь,
Уже змеят
Тени японского берега,
Уже по мышиному верещат
Морзянки накликающие всполохи.
Всю тебя,
От стапелей до скал,
От Своего до Чужого берега,
Я вынашивал как слепого щенка
И вот взвился он Стоглавым Зверем!
Цусима
Я
Тяну,
Не решаюсь взяться,
Надо мной тяготеют виденья,
В желтых водах – уснувшие броненосцы,
В казематах и кубриках – экипажи.
Капитаны в рубках,
Комендоры у пушек,
Со стальных мачт не спущены флаги.
Друг за другом лежат
Не свернувшие с курса
Непреклонные
Броненосцы-бульдоги:
«Суворов»,
«Александр Третий»,
«Бородино» и «Ослябя».
А вокруг,
В развале неистовой схватки:
«Наварин»,
«Ушаков»,
«Мономах»,
«Нахимов»,
«Сысой Великий»,
Тараном в скалы чужой земли
«Донской»
Стынут в водах
Развороченными машинами.
Не сошедшие
После гибели могучих флагманов
С адмиральского курса.
Я
еще
не решаюсь
Вас касаться стылых,
Сохранивших в заворотах стали
Память о неистовой силе,

стр.

Похожие книги