— Чем точнее они повторят танец, тем меньше души в их мастерстве, — сказал Юрик. Он не подозревал, что был на волосок от увечий. — Ведь известно: чем больше сходства с учителем, тем меньше мастерства.
— А что? Я, пожалуй, попрошу, — согласился Шорохов. — Стоп! Очень хорошо. Девушки! Дорогие мои, еще разик, и с самого начала.
Опять застонал барабан, снова зарокотал бубен, индийским напевом запела, заплакала дудочка. Шорохов внимательно смотрел на девушек. Теперь, когда он ждал более уверенных движений, осмысленных знаков, волнения танцовщиц, он примечал все ту же прилежно вызубренную пляску. Юрик был прав — душа молчала.
— Куклы!.. — поставил точку Юрик, ощущая затылком тяжелый взгляд Моховчука.
— Н-да… — согласился Шорохов. — Все! Спасибо, красавицы. — Он обернулся к Ивану: — Они больше ничего не умеют?
— У Оли есть номер «Поцелуй кобры». Танец со змеей. А Надя, вторая девушка, споет несколько песен. У нее неплохой голос.
— Что ж, давайте посмотрим. Юрик, тебе удобно? Не хочешь что-нибудь выпить?
— Виски, если можно. Только не нашего разлива, а шотландский. Есть?
— Для тебя найдем.
Юрик улыбнулся. Каковы бы ни были его пристрастия, победу он всегда предпочитал отмечать настоящим мужским напитком.
— Аня! — Юрик шутливо погрозил пальцем. — Наконец-то я тебя нашел! Нужно поговорить. Такие новости, такие новости!.. Правда, они не очень радуют. Где ты шляешься?! Я уже все палубы обегал — тебя искал!
— Я тоже все палубы обегала… — Измайлова засунула ключ в замочную скважину двери. — Только без толку.
— Меня искала?
— Нет. Оболенского. И куда он запропастился?..
— Он в баре. Беседует с Повелительницей змей. Я только что оттуда. Хотел тебе сказать, что…
— Тихо!
В каюте зазвонил телефон. Аня стала лихорадочно крутить ключ в замке.
— Черт! Это Оболенский! А я… — она чуть не плакала. — Замок, что ли, сломался? Ключ не поворачивается.
— Дай-ка я попробую…
Юрик взялся за ключ, налег на дверь. Неожиданно дверь сама распахнулась.
— Елки зеленые! Да она у тебя не заперта! А мы тут мучаемся…
— Странно… Я точно помню, что закрывала каюту. Там же аппаратура! — Аня бросилась к телефону. — Алло!
— Эх, девичья память! Она как ромашка, — буркнул под нос Юрик. — Тут помню, тут не помню.»
— …Да, да, Вадим… Это я. Что? Но ведь мы условились определенно?! А в чем дело? Вы меня без ножа режете!.. Что?.. Мне тоже очень жаль…
Аня положила телефонную трубку и без сил рухнула в кресло.
— Отказал… — растерянно сказала она. — Это же надо: отказал! И никаких теперь съемок.
— Я же тебе про это и хотел сказать! А ты не слушаешь. Вечно вы, женщины…
— Все летит к черту!.. — застонала Измайлова.:— Что же это за невезение такое?! Антонов меня съест, утопит в закрепителе, разрежет на лоскутки!..
— Ладно, ладно… Будет тебе… — пробовал ее успокоить Юрик. — Ты ни в чем не виновата. Ну, отказал тебе Оболенский… Он же хозяин: хочет — пообещает, хочет — возьмет обещание обратно…
— Но почему?! Все было договорено! Не понимаю… Ничего не понимаю!
— Значит, причина у него была.
— Какая причина?
— Веская, — многозначительно произнес Юрик. — Без причины даже раки не свистят. Вот так-то.
— Ага… — Аня оторвала руки от лица, пристально посмотрела на своего помощника. — Ну-ка, выкладывай все, что знаешь!
— Оболенский просил меня никому ничего не говорить, — замялся Юрик. — Держать все в тайне. Я пообещал… Как откажешь такому мужчине?!
— Юрий! — в голосе Измайловой зазвенел металл. — Не вынуждай меня прибегать к насилию! Я… Я не знаю, что с тобой сделаю!.. Я тебе…
— Тихо, тихо… Ох уж эти женщины!.. Такие нервные! — Юрик отступил на шаг, ближе к двери. — Да тихо ты! Не подходи. Скажу, все скажу. Так и быть, нарушу слово. Все равно Оболенский не в моем вкусе… Все дело в его подопечной. У нее что-то с лицом… И с руками.
— Говори яснее!
— Сам точно не знаю… Оболенский говорил полунамеками, темнил, нагонял туман…
— Рассказывай все по порядку! — приказала Аня. — Я хочу выяснить, в чем тут дело. Давай, давай… Не ломайся. С чувством, с толком, с расстановкой…
— Ну, сидели мы… Смотрели с Лешиком псевдо-индийские танцы… За спиной зло пыхтел Чингачгук. Я его пыл урезал! Любо дорого посмотреть! А тут прибегает Оболенский. Лица на нем нет, в глазах безнадежность, словно подписали ему смертный приговор и амнистии не предвидится… Нос, понимаешь, висит, как хобот у раненого слона…
