Руки танцовщиц, чудилось, поднимались к небесам в молитве, но, не находя отклика, бессильно падали. И благословляли, простирая ладони над землей, незримые осколки неутоленной страсти.
Так виделось Моховчуку, и он торжествующе покосился на Шорохова: нравится ли?
Алексею Андреевичу нравилось. И случайным зрителям у барной стойки тоже нравилось. Некоторые подошли поближе и даже забыли о своих бокалах. А вот голубой визажист — очередная пассия Шорохова — кривился в усмешке. Иван уловил равнодушный и даже пренебрежительный взгляд. Впрочем, реакция гея не озадачила его: одни люди видят жизнь в розовом цвете, другие — в голубом.
Барабан вздыхал, словно от приглушенного желания, бубны все настойчивей, нетерпеливей нагнетали ритм, и девушки одновременно то поднимали над собой узкие покрывала, то слаженно, как одна, роняли их на себя, то отстраняли прочь, все чаще открывая свою наготу.
— Очень и очень… — завороженно бормотал Шорохов. — Вкусно… И сексуально, в духе времени… Забирает… Юрик, как тебе?
— Так себе.
Шорохов не без усилия оторвал глаза от танцовщиц, посмотрел на своего любовника, увидел рассеянный, скучающий взгляд. И пытливо не то сказал, не то спросил:
— Это же индийский танец?!
Юрик кисло улыбнулся:
— Ну какой же индийский? Так, вариации на тему.
— А что не так?
— Вот у Отари Хоравы в «Восточном базаре» танцовщицы! Я там недавно ужинал.
— Знаю Отари. Не раз к нему захаживал по делу и так — посидеть. Только у этого мегрела все девки какие-то толстые, ляжки как у поросят.
— Я не о ляжках, я о плясках. Какие бы у него девки ни были — они пляшут, будто сказку рассказывают. У них даже пальцы разговаривают — подают знаки. И во всем есть смысл и значение.
— А ты, конечно же, умеешь читать их знаки?
— Отари мне кое-что разъяснил. Танцовщиц своих он прямо из Индии привез, из Бомбея. Потому они тебе и кажутся толстыми. В Индии другие понятия о красоте. И танцовщицы там — не чета этим.
Юрик почувствовал, что посеял зерно сомнения. Нет, он ничего не имел против выступающих девушек и критиковал их мастерство скорее из-за неприязни к Моховчуку. Ишь, развалился!.. Мужлан!
— Где ж я тебе посреди моря возьму индийских танцовщиц? Да еще из Бомбея? На безрыбье и водолаз — рыба!
— Это понятно… Только не нужно им танцевать под Индию, — продолжал гнуть свою линию Юрик. — Настоящих танцовщиц там с младенчества обучают. Движение рук — знак. И движение бедер — знак. У тех бедра играют, а у этих просто вихляются. Не поймешь, чем двигает: не то бедром, не то задом. Не пляшут, а завлекают. Одна перед другой хочет выглядеть завлекательней. А фальшь сразу в глаза бросается. Вот смотрю я на этих, а вижу тех, из «Восточного базара».
— К чему эти придирки, — наклонился к Юрику Моховчук. — Девочки отлично танцуют, точь-в-точь как их учили. Ты, я вижу, слишком привередлив, сынок.
— Ты, папочка, верно заметил: точь-в-точь как те, — не оборачиваясь, ответил Юрик. — Уж не знаю, кто их учил, но сразу видно, что они бездумно переняли каждое движение своей наставницы. Готов поспорить, что девочки не знают, в чем смысл этих движений. Разговаривают танцем, а о чем говорят, не понимают. Вызубрили стихи на чужом языке. По звуку точно, а в чем смысл, не поинтересовались. Правильно ты, папочка, сказанул. Не в бровь, а в глаз: точь-в-точь как научили. Раз навсегда — точь-в-точь. А в «Восточном базаре» танцуют каждый раз по-иному — рассказывают. А эти, разбуди их среди ночи, они и спросонок повторят все точь-в-точь. В том и разница.
Юрик чувствовал себя на боевом коне. Он не говорил — разил наповал. И неприятель в ужасе бежал прочь.
— Я полагаю, что юноша просто не в духе, — повернулся к Шорохову Иван. — Слова его категоричны, а суждения — субъективны.
— Субъективны?! — холодно усмехнулся Юрик. — Посмотрим! Друг мой, попроси девушек сплясать еще раз да приглядись, прав я или тип за моей спиной.
Иван проглотил оскорбление. А так хотелось размазать этого наглого хлюста по стене — выбить зубы, чтобы не скалился, разбить лицо, переломать руки… Мать его!.. Но босс запретил любое открытое столкновение, и Иван промолчал.
