«Мудрствование мертвых сердец, — пишет Сковорода, препятствует философствовать во Христе».
«Истина Господня, а не бесовская» — указывает он. Не хочу я наук новых, кроме здравого ума. Кроме умностей Христовых, в которых сладостна душа, — пишет Сковорода в одном из своих стихотворений.
Идеи века просвещения, вытекающие из масонских идей, чужды и далеки первому русскому философу.
«…весь XVIII век с его всецелой обращенностью к исторической эмпирии представлялся Сковороде мелким и ничтожным, — указывает восхвалитель масонства Зеньковский. — Идея внешнего прогресса, идея внешнего равенства чужда ему, он часто иронизирует по этому поводу.» «Что ни день, то новые опыты и дивные приобретения. Чего только мы не умеем, чего не можем! Но горе, что при всем том чего-то великого недостает».
Сковорода христианский мистик. Этого не может отрицать даже Зеньковский. «Сковорода от христианства идет к философии», — пишет он, — но не уходя от христианства, а лишь вступая на путь свободной мысли». «Сковорода был тверд в свободном своем творчестве, но решительно чужд всякому бунту». «В истории русской философии Сковороде принадлежит таким образом очень значительное место первого представителя религиозной философии.» Св. Тихон Задонский, Паисий Величковский, первый русский философ старец Григорий Сковорода поднимают православное миросозерцание на высокую ступень, не выходя из пределов православия.
Их системы православного умозрения и мистицизма несравненно более высоки, чем масонство и все разветвления масонского мистицизма.
Но «культурные души петровской эпохи», отталкиваясь от всего русского, предпочитают формировать свои души, опираясь на европейское масонство и европейские мистические учения.
«Умности Христовы» недоступны их опустошенной душе, потерявшей связь с русской духовной культурой, мудрование их мертвых сердец препятствовало им «философствовать во Христе» и они стали философствовать в антихристианских учениях масонства. По свидетельству Фонвизина «культурные души петровской эпохи» занимались в своих философских кружках богохульством и кощунством.
«Потеряв своего Бога, — отмечает Ключевский, — заурядный русский вольтерьянец не просто уходил из Его Храма, как человек, ставший в нем лишний, но, подобно взбунтовавшемуся дворовому, норовил перед уходом побуянить, все перебить. исковеркать, перепачкать».
Новые идеи вольтерьянства привились как скандал, подобно рисункам соблазнительного романа, философский смех освободил нашего вольтерьянца от законов божеских и человеческих, эмансипировал его дух и плоть, делая его недоступным ни для каких страхов, кроме полицейского.» Масон И. В. Лопухин признавался, что он «охотно читывал Вольтеровы насмешки над религией, опровержения Руссо и подобные сочинения». Князь Щербатов договаривается до того, что попы и вообще церковники «суть наивреднейшие люди в государстве».
Для масона И. Лопухина церковь только — «отживающее учреждение». Масонство действительно отвлекало многих от атеистического вольтерьянства, но вместе с тем масонство ориентируя своих приверженцев на поиски «истинной религии» уводило этих же самых людей и от православной церкви.
