В поэтическом переводе Николая Заболоцкого эти же строки звучат иначе:
Жил он в громе дедовских побед,
Знал немало подвигов и схваток,
И на стадо лебедей чуть свет
Выпускал он соколов десяток.
И, встречая в воздухе врага,
Начинали соколы расправу,
И взлетала лебедь в облака
И трубила славу Ярославу.
Пела древний киевский престол,
Поединок славила старинный,
Где Мстислав Редедю заколол
Перед всей касожскою дружиной,
И Роману Красному хвалу
Пела лебедь, падая во мглу.
Но не десять соколов пускал
Наш Боян, но, вспомнив дни былые,
Вещие персты он подымал
И на струны возлагал живые, —
Вздрагивали струны, трепетали,
Сами князям славу рокотали.
Казалось бы, поэт пересказал то же самое, но разница, весьма существенная. На самом деле в «Слове» соколы вовсе не терзают лебедей и те не поют предсмертную песню, «падая во мглу». Речь идет скорее о ритуальной игре: соколы догоняли лебедушек и тогда те пели радостную песню — «славу». Точно так же и певец Боян, который не рвал пальцами струны, а лишь слегка прикасался к ним, а они сами «рокотали».
Намного точнее это и звучит в переводе Василия Ивановича Жуковского:
Вам памятно, как пели о бранях первых времен:
Тогда пускались десять соколов на стадо лебедей;
Чей сокол долетал, тот первую песнь пел:
Старому ли Ярославу, храброму ли Мстиславу,
Сразившему Редедю перед полками касожскими,
Красному ли Роману Святославичу.
Боян же, братия, не десять соколов на стадо лебедей пускал,
Он вещие персты свои на живые струны вскладывал,
И сами они славу князьям рокотали.
Лишь небольшое уточнение: чей сокол достигал первым лебедушки, тот и начинал петь первым. Это был старинный ритуал в соревновании певцов, а не охота на лебедей.
Эту же ошибку допустил и Пушкин, правда заменив сокола коршуном. Так было правдоподобнее, ведь коршун — злой, а сокол, наоборот, если не добрый, то — светлый образ. Все равно получилась охота, а не единение двух символов: мужского — сокола и женского — лебеди. Мужественный сокол и прекрасная лебедь — это символ любви, который позже заменили другим — двумя целующимися голубками, а древние песни — новыми и довольно слащавыми: «Голубок и горлица никогда не ссорятся…»
Но вернемся к «Слову о полку Игореве». Читаем дальше: «Уже бо, братие, не веселая година въстала; уже пустыни силу прикрыла! Въстала обида в силах Дажьбожа внука, вступила девою на землю Трояню, въс плескал а лебедиными крылы на синем море; уДону плещучи, упуди жирня времена».
Поясним: «убуди» — это значит «прогнала», а «жирня времена» — «обильные, счастливые времена». Этот отрывок следует понимать так: «Уже ведь, братья, невеселое время настало, уже пустыня (нежилое, чужое, пространство — степь) войско прикрыла (трупы убитых покрыла трава). Встала обида в (этих полегших) войсках Дажьбожья внука (то есть русских), вступила девою на землю Трояню (на Русь), всплеснула лебедиными крылами на синем море у Дона; плеская, прогнала времена изобилия».
Здесь речь уже идет не о лирической поэзии и не о любви и красоте. Тут имеется в виду предсмертная, лебединая песня, или, как говорится в «Слове», — обида.
Но такие вестницы печали хорошо известны. Это девы-птицы Алконост и Сирин. Первая из них пела радостные песни, заслушавшись которых человек мог забыть все на свете: дом родной, семью, да и кто он сам таков. И конечно, мало было для слушателя в том радости. Вторая дева-птица, Сирин, предвещала грядущие бедствия. При этом она так стенала, что впору было наложить на себя руки. Возможно, что другим именем Сирин была дева Обида: «Встала Обида в силах Дажьбожа внука, вступила девою на землю…»
Хотя птица Сирин — любимый персонаж в русских народных росписях (ее запечатлевали на прялках, сундуках, на мебели и ставнях), все же она — не богиня. А где же богиня Лебедь? О ней очень интересно пишет в книге «Тайны эры Водолея» В. И. Щербаков: «Лебедь — птица божественная. Связь белокрылого создания с богами отмечена во всех мифологических словарях. Афродита, Аполлон, Брахма, Зевс, Посейдон, Сарасвати — к этим и ко многим другим именам имеет прямое отношение поэтическое существо, которому одинаково близки стихия воздуха и воды… Небесный путь белоснежной птицы указывает и на имя древнеиндийской богини Сарасвати, другой ипостаси Афродиты. Тем же именем называлась священная река древних ариев, пришедших в Индию. Почти то же написание обнаруживается в «Авесте». В арийском памятнике «Ригведе» ей посвящены три гимна. Она стремительна и величава, превосходит другие реки. Вода ее чиста, поток неудержим и разрушает горные пики. Великая река ариев семичленна, у нее семь сестер. Это мать потоков и одновременно — лучшая из богинь и матерей, несущая дары, силу, здоровье и бессмертие. В ее ведении — священная речь, поэзия, мудрость, искусства. Такой великая богиня вошла в память народа… Она жена Брамы. Именно Сарасвати изобрела санскрит. Веды называют ее также супругой божественных близнецов Ашвинов. Мне не удастся рассказать и о сотой доле божественной жизни Сарасвати. Ее воплощения, ипостаси так многочисленны, что даже просто перечислить их затруднительно».
