Лебедь — волшебница, в ее силах не только самой превращаться и говорить человеческим языком, но и превращать — обрызгав морской водой — князя Гвидона в то или иное насекомое, например в комара:
«…Будь же, князь, ты комаром».
И крылами замахала,
Воду с шумом расплескала
И обрызгала его
С головы до ног — всего.
Тут он в точку уменьшился,
Комаром оборотился,
Полетел и запищал,
Судно на море догнал,
Потихоньку опустился
На корабль — и в щель забился.
Вообще, князь (как и многие читатели) так до конца и не понимает, с кем его свела судьба, приходится Лебеди ему все разъяснять:
Но как раз стрела запела,
В шею коршуна задела —
Коршун в море кровь пролил,
Лук царевич опустил;
Смотрит: коршун в море тонет
И не птичьим криком стонет,
Лебедь около плывет,
Злого коршуна клюет,
Гибель близкую торопит,
Бьет крылом и в море топит —
И царевичу потом
Молвит русским языком:
«Ты, царевич, мой спаситель,
Мой могучий избавитель,
Не тужи, что за меня
Есть не будешь ты три дня,
Что стрела пропала в море;
Это горе — все не горе.
Отплачу тебе добром,
Сослужу тебе потом:
Ты не лебедь ведь избавил,
Девицу в живых оставил;
Ты не коршуна убил,
Чародея подстрелил.
Ввек тебя я не забуду…»
Многое так и остается неясным: кто этот злой чародей, преследовавший морскую царевну, да и отчего она сама оборачивается лебедушкой, ведь владычице вод пристало бы быть, скорее, русалкой, нереидой или, наконец, какой-нибудь невиданной рыбой? Возможно, здесь не один, а два разных образа — морская царевна и царевна Лебедь? Во всяком случае, лебедушкой, лебедкой называли красивую девицу или женщину: «грудь лебедина, походка павлина, очи сокольи, брови собольи». А у красавицы свой путь в жизни: «лебедь по поднебесью, мотылем над землей». Красивого мужчину также срав-14 Русская демонология нивали с этой птицей и называли лебедином, была даже такая песня: «Лебедин мой, Лебедин…»
Иными словами, лебедь — это символ почти божественной, неземной красоты и любви. Значит ли это, что Лебедь — имя забытой древней богини любви и красоты? На этот вопрос мы ответим в конце главы. А пока обратимся к «Слову о полку Игореве» для того, чтобы понять, что эта птица зна чила для наших предков. Понятнее станет и загадочный колдун-коршун.
Тут нужна осторожность: существует множество переводов древнерусского текста «Слова» на современный язык и практически все они в угоду красоте слога искажают изначальный смысл поэмы. Поэтому обратимся к изначальному тексту «Слова». Уже в первых строках поэмы лебедь уподобляется поэтическому вдохновению: «Помняшеть бо, рече, първых времен усобице. Тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедей: который дотечаше, та преди песнь пояше старому Ярославу, храброму Мстиславу, иже зареза Редедю пред пълкы касожьскыми, красному Романови Святъславличю. Боян же братие, не 10 соколовь на стадо лебедей пущаше, и своя ве-щиа пръсты на живая струны въскладаше; они же сами кня зем славу рокотаху».
Объясним непонятные слова и имена: «рече» — говорят; «усобицы» — войны; «который дотечаше» — который дого нял. Ярослав — великий Киевский князь Ярослав Мудрый (980—1054 годы), Мстислав — брат Ярослава Мудрого, Мсти слав Владимирович, князь Тьмутараканский и Чернигов ский (умер в 1036 году), Редедя — князь касогов, богатырь; в 1022 году Редедя был побежден в поединке Мстиславом Владимировичем; «касоги» — адыги (в прошлом так называ ли родственные между собой северокавказские племена ады гейцев, кабардинцев и черкесов), Роман Святославич — внук Ярослава Мудрого, князь Тьмутараканский (умер в 1079 го ду); красным автор «Слова» прозывает его за храбрость.
Буквальный перевод на современный язык будет таков: «Помнил он, как говорил, первоначальных времен войны и тогда напускал десять соколов (пальцев) на стадо лебедей (струн): который (из соколов) догонял какую (лебедь), та пер вая и пела песнь («славу») старому Ярославу (Мудрому), храб рому Мстиславу (Владимировичу), который зарезал Редедю (касожского князя) перед полками касожскими (в Тьмуторокани), прекрасному Роману Святославичу (сыну Святослава Ярославича, князя Тьмутороканского). То, братья, Боян не десять соколов на стадо лебедей напускал, но свои вещие персты на живые струны возлагал; они же сами собой (без всяких усилий, в привычных старых выражениях, («старыми словесы») князьям славу рокотали».
