Конечно, общественное устройство по принципу «барство-рабство» есть вещь опасная в том смысле, что постоянно провоцирует смену элит: шантрапа, пробравшись во власть, мгновенно хамеет и перестает ощущать запросы толпы, теряя с ней связь. Но с другой стороны, хамство — это глубинный настрой толпы: какой обладатель на последние деньги купленного «жигуленка» не мечтает на джипе сгонять с дороги всех, кто посмел усомниться в его барской крутизне? И, значит, мягкая смена элит успокаивает толпу, в отличие от революции — а мягкая смена элит скоро нам предстоит.
Здесь бы я и поставил точку рассуждениям о приоритете эволюции над революцией, но есть еще одно соображение.
Во-первых, хватит иллюзий по поводу альтернативных — европейских, американских, протестантских, азиатских, китайских — путей России. Быть русским — это значит принимать как данность барскорабство. Кто это принимает — тот и русский, будь то таджикский рабочий, подставляющий выю под строительное ярмо, или атомный православный, своими хоругвями, как отмычкой, отворяющий дверь во власть. А кто не принимает — тот эмигрирует в мир с иным устройством жизни (горькая правда в том, что большинство российских фрондеров попросту боится или не может в этом ином мире с тем же даже не материальным, а душевным комфортом существовать: в России мыслящий класс во многом кайфует именно оттого, что не причастен ни к тупости черни, ни к коррупции власти).
А во-вторых, прослойке пора определяться с правилами и параметрами своего прослоечного существования. В конце концов милый и тонкий собеседник, человек принципов и образования, сразу после разговора с тобой отправляющийся вещать с экрана гостелевидения или, допустим, швыряющий окурок из окна машины, разрушает всю иллюзию прослоечной чистоты. Да что окурок — я был сильно потрясен, увидев, как милый и тонкий что-где-когдашник, придя работать во власть, тут же нацепил на машину мигалку: се многих путь. Его, что — принуждали?
Никто не мешает сегодня внутри своего кондоминиума, своего дома, своего подъезда, своего двора жить абсолютно европейским укладом, то есть в равенстве, справедливости, законности и чистоте. Как, собственно, никто не мешал и до революции. У меня даже есть подозрение, что именно этот стиль жизни внутри образованного (но не являющегося властью) класса до революции и создает у нас теперь иллюзию дореволюционной России как европейской державы.
И еще одно: с властью можно сотрудничать тогда, когда сотрудничество не подло (и тогда можно сотрудничать даже забесплатно, как и поступает, например, сейчас любимая студентами безумная профессура за абсолютно мизерный оклад). И нельзя сотрудничать — ни за какие деньги, — когда это сотрудничество подло. Этот выбор делает миссию мыслящего тростника настолько сложной, что решение о революционном физическом устранении градоначальника на этом фоне выглядит соблазнительно легко.
Но быть Верой Засулич тоже нельзя. Нужно попросту милиционеров (не говоря уж про градоначальников) на своих роликах объезжать за километр.
У нас со времен Льва Толстого никто не предлагал модели поведения в ситуациях, когда окружающее возмущает тебя. Но это не значит, что модели не существует: быть европейцем в России — вполне достойная среднего класса задача
Недавно на дорогах Москвы со мной произошел случай, который вполне мог приключиться на дорогах и Питера, и Ярославля, и Ковыкты, и не только со мной, но и с вами, и вообще с кем угодно.
Мы ехали на машине приятеля в умеренно плотном потоке по Садовому кольцу, когда сзади обнаружилось авто из числа Больших Черных Машин — имя им легион. Машина металась из ряда в ряд, не показывая, разумеется, поворота, подрезая всех и всякого, и, пристроившись сзади, стала сигналить ксеноном фар (я так полагаю, что мужчине за рулем дико хотелось продемонстрировать, что у него не лампы накаливания, а именно дорогой, голубого спектра свечения ксенон).
— А вот хрен ему, — угрюмо сказал приятель, купивший иномарку гольф-класса в кредит.
— Да пропусти, — посоветовал я.
Большая Черная сзади сигналила в истерике.
