Романовичи только что закончили борьбу за свои родовые земли, разгромили польских и венгерских интервентов. Все их помыслы вплоть до великой победы под Ярославом были обращены к междоусобицам и пограничным конфликтам. За прошедшее после монгольского вторжения время они не успели отремонтировать оборонительные линии своих стольных городов, укрепить их. И был Даниил «в печали велици, зане не утвердилъ бе земле своея городы»[638]. Конфликта с монголами в таких условиях следовало избегать. Нужно было время для того, чтобы подготовиться к новой борьбе. И князь решает ехать на поклон к Батыю.
В путь двинулись 26 октября 1245 г., «на праздникъ святого Дмитрея, помолився Богу», и вскоре прибыли в Киев, который «обдержащу» Ярослав Всеволодович через своего боярина Дмитрия Ейковича[639]. Даниил в городе останавливаться не стал, а направился к Выдубицкому монастырю, у которого была переправа через Днепр[640]. В летописном известии нигде не встречается имя Михаила Всеволодовича, который, как мы помним, после возвращения из Мазовии в 1242 г. пытался контролировать древнерусскую столицу, но, потерпев неудачу, бежал в Венгрию. Город занял Ярослав, получивший на это санкцию монголов. Михаил после 1243 г. должен был довольствоваться Черниговом. Возможно, у него было намерение вернуть Киев, ради чего велись переговоры с королем Белой, а затем Батыем. Ничто не помогло, и Михаил сложил голову в далекой Орде 20 сентября 1245 года.
Роль черниговского князя после монгольского нашествия выглядит незавидной. Его земли разорены, а противники усилились. Даже собственный сын после неудачной авантюры в Галиции покинул его, отказался содействовать возвращению столь желанного Киева. Батый более полагался на верного Ярослава, нежели на престарелого и непостоянного Ольговича. Все злоключения Михаила в ханской ставке напоминают хорошо подстроенную провокацию, в основе которой была тонкая игра на чувствах православного воина. В итоге князь принял мученическую смерть и фактически завершил славную двухвековую историю черниговской династии Ольговичей. Его сын Ростислав после поражения у Ярослава более никогда не вернулся на родину, а другие дети (Роман, Семен, Мстислав, Юрий) ничем примечательным не отличились, владея скромными наделами (Карачаев, Глухов, Таруса, Брянск и др.) в когда-то обширной Черниговской волости[641].
* * *
После смерти Михаила на Киев более никто не претендовал, он надолго закрепился за Владимирскими, а затем и Московскими князьями. В 1243 г. первым из русских властителей в ставку Батыя отправился великий князь Ярослав. Придворный великокняжеский летописный свод сообщает об этом очень гордо и помпезно:
«Великыи князь Ярославъ поеха в Татары к Батыеви, а сына своего Костянтина посла къ Канови; Батыи же почти Ярослава великого честью и мужи его, и отпусти, и рекъ ему: "Ярославе, буди ты стареи всемъ княземъ в Русскомъ языце"; Ярославъ же възвратися в свою землю с великою честью»[642].
Признав за Ярославом старейшинство, Батый фактически закрепил за ним контроль над днепровской столицей Руси. Более того, суздальский сюзеренитет, вероятно, восстановили и в некоторых других южных землях (например, переяславских). Подобный статус, конечно, не должен был обольщать. Фактическими хозяевами окрестностей как Киева, так и Переяславля были монголы, точнее, подведомственные им половцы. Именно так рисует нам ситуацию в своем повествовании Иоанн де Плано Карпини.
Этот итальянский брат-минорит (францисканец) был направлен папой Иннокентием IV к монгольскому хану с тайным посланием, цель которого была склонить империю к сотрудничеству, а возможно, и крестить. Из Лиона он выехал 16 апреля 1245 г. и летом того же года прибыл к Конраду Мазовецкому, у которого в гостях застал Василька Романовича. Князья явно совещались о дальнейших действиях после разгрома Ростислава и венгров под Ярославом (17 августа 1245 г.)[643]. Плано Карпини описывает эти события так:
«В это время по споспешествующей нам милости Божией туда прибыл господин Василько, князь Руссии, от которого мы полнее узнали о настроении татар. Именно он посылал туда своих послов, которые вернулись к нему и брату его, Даниилу, с охранной грамотой для проезда к Бату для господина Даниила. Василько сказал нам, что если мы захотим поехать к ним, то нам следует иметь великие дары для раздачи им, так как они требовали их с большою надоедливостью, а если их не давали, то — что вполне правдиво — посол не мог соответственно исполнить своих дел; мало того, он, так сказать, не ценился ни во что»
