Прежде всего, Батый сам не был заинтересован в обострении отношений на своих западных границах. Известно, что после смерти хана Угэдея все властные полномочия сконцентрировала в своих руках его вдова, хатун Туракина, в планы которой входила передача трона своему сыну Гуюку, рассорившемуся с Бату еще в 1240 г. в период Западного похода. Междуцарствие длилось более четырех лет. Все это время сторонники партий Бату и Туракини вели скрытую борьбу. Покоритель Европы, старейший Чингизид постоянно сказывался больным и сообщал о невозможности своего прибытия на курултай, выборы откладывались вплоть до лета 1246 г. Однако в итоге перевес оказался на стороне Гуюка, который и стал ханом в августе 1246 г. Даже после этого Бату уклонялся от встречи с ним, а когда затягивать было более невозможно, в начале 1248 г. медленно двинулся в путь. Новому хану также нужна была личная беседа с Бату, разговор, в результате которого могла решиться его дальнейшая судьба. В конце концов, следовало убить Бату, чтобы сохранить управляемость империи. Гуюк не выдержал и направился навстречу своему двоюродному брату, которому уже сообщили, что намерения его родственника недобрые. В итоге братья так и не встретились: Гуюк умер на расстоянии недельного пути от места возможного свидания, озера Алакул. Уже современники считали, что он был отравлен сторонниками Бату[633].
Таким образом, период 1243–1246 гг. был для монголов временем острых внутренних конфликтов. Шла борьба за власть в империи, борьба, которую Бату проигрывал. Он так и не смог помешать выборам Гуюка, хотя и перетянул на свою сторону клан потомков Толуя, в частности его сына Менгу. Скорее всего, все наличные его вооруженные силы были в постоянной готовности. Место их концентрации, очевидно, было смещено к восточным границам улуса, в казахские степи. Отвод на запад даже части войск мог привести к неблагоприятным последствиям, если бы вдруг вспыхнула гражданская война. В эти годы приходилось проявлять некоторую лояльность к покоренным областям, которые могли быть не только источником материального благосостояния, но и поставщиком вооруженных сил.
Даниил Галицкий, конечно, ничего не знал о внутриполитическом раскладе сил в Монгольской империи. Он просто не поехал к Батыю, потому что не видел пока с его стороны новой угрозы[634]. После битвы на Калке победители быстро ретировались и удалились в свою родную степную стихию. Кочевники — это же прежде всего единовременные грабители, которые редко прибегают к регулярному взиманию дани. Такое отношение привело вполне к позитивным результатам. Вплоть до 1245 г. монгольские военачальники не беспокоили Даниила. Однако долго так продолжаться не могло. На поклон к хану уже ездил великий князь Ярослав, ставший верным вассалом и союзником Бату. Туда же отправился беспокойный Михаил Черниговский, никогда не отличавшийся дипломатическим талантом. Властителю Галича и Волыни настоятельно напоминали, что пора и ему прибыть.
* * *
Вскоре после победы под Ярославом к Даниилу явились послы от хана Мауци (Могучеви русской летописи), после чего князь начал совещаться с братом и решил: «…не дамъ полу отчины своей, но еду к Батыеви самъ»[635]. Цель посольства Мауци из летописи не совсем ясна. Вероятно, он потребовал отдать какие-то волости (возможно, Галич), аргументируя это тем, что князь не получал у Батыя санкции на управление ими. По указанию некоторых исследователей (А. И. Малеин), Мауци был вторым сыном Чагатая, причем, как писал Плано Карпини, его владения располагались восточнее Днепра (до Дона)[636]. Степи к западу от Днепра входили во владения другого хана, Куремсы (Корейцы, Хурумши), которого Н. П. Шастина считает третьим сыном Орды[637]. Примечательно, что не ближайший сосед Даниила — Куремса, а именно Мауци, чьи владения географически расположены значительно дальше, посылает гонцов к Даниилу. Надо полагать, правы те исследователи, которые видят в монгольских действиях некую серию намеков, направленных на привлечение галицко-волынского властителя в ставку хана на поклон. Степняки проявляли изысканную дипломатичность!
