[330].
О численности войск у каждой из сторон в этом сражении судить затруднительно. Несмотря на то что Юрий собирал войска со всего Северо-Востока, многие могли не успеть подойти или отвлеклись на оборону собственной территории. Однако, как мы отметили выше, около 10 тысяч воинов в русской армии на Сити все же было. Судя по сообщению Рашид-ад-Дина о том, что ханы после занятия Переяславля решили «идти туменами облавой», можно предположить наличие у Бурундая, рыскавшего в поисках владимирского князя, войск не более тумена (ок. 10 тысяч всадников). Получается, что в сражении 4 марта 1238 г. силы сторон были практически одинаковы; успех был связан с тактическим искусством, которым монголы полностью воспользовались, а руководители русской армии им не смогли достойно ответить.
* * *
Персидский историк Рашид-ад-Дин, описывая героические деяния армии Батыя на Руси, битву на Сити даже не упоминает. Для него это был результат погони за великим князем, который в момент своего убиения оказал сопротивление. Ростовский великокняжеский летописец, сохраняя лаконичность, тем не менее изображает события в другой тональности. Смерть Юрия представлена как глубоко трагическое событие для всей Руси, потерявшей последнюю надежду на спасение от «окаянных татар». В Лаврентьевской летописи на этом вообще заканчивается изложение о Батыевом пленении — далее следует только рассказ о смерти Василька Константиновича. Однако уже в статье 6747 (1239) г. сводчик возвращается к образу князя Юрия и вставляет обширный панегирик ему. В нем великий князь выступает миролюбивым и богобоязненным: «Се бо чюдныи князь Юрьи потщася Божья заповеди хранити и Божии страхъ присно имея в сердци, поминая слово Господне.». Особенно подчеркивается его отношение к татарам в период до нашествия, когда они присылали послов: «преже мененыя безбожныя Татары отпущаше одарены, бяхуть бо преже прислали послы свое, злии ти кровопиици, рекуще: «мирися с нами!»; он же того не хотяше.»[331]. Выходит, что Юрий изначально не верил мирным инициативам татар, собирался воевать, а подарки богатые им дарил для затягивания времени. К сожалению, подобная предусмотрительность не подтверждается позднейшими событиями. Ежели посольство с Батыева стана на р. Воронеж покинуло Владимир в начале декабря 1237 г., а к границам княжества монголы подступили в начале января 1238 г., то почему не успели собрать полки для сопротивления, а приступили к этому только после поражения под Коломной? На границах первоначально вообще находился лишь воевода Еремей «в сторожах», который после встречи с местным князем Романом решил послать Юрию предупреждение об опасности. Владимирский властелин отвечал рязанцам, что сам хочет биться с Батыем «особо», но навстречу кочевникам направил сына Всеволода и Еремея, которые никак не подходили на роль вождей общесуздальской армии. Все же приходится прийти к заключению, что древнерусский книжник лукавил в угоду сложившейся к 1239 г. конъюнктуре. Возможно, мира с язычниками заключать великий князь и не имел желания, но был вынужден это сделать, так как полагался на собственные представления о политических устремлениях монгольских ханов. В противном случае все его действия не поддаются логическому объяснению.
Примечательно, что только в 1239 г. новый Владимирский князь Ярослав Всеволодович смог торжественно захоронить своего брата, тело которого до этого более года хранилось в Ростове. Его принес туда ростовский епископ Кирилл, проезжавший возле места сражения на Сити по пути из Белоозера, где он руководил созывом ополчения. Принеся тело и положив его в Успенском соборе Ростова, епископ только к концу года смог присоединить к нему голову, что специально отмечено летописью:
«блаженый же епископъ Кирилъ ида з Белаозера, тамо избывъ ратных, и прииде на место идеже оубиенъ бысть великии князь Юрьи, и обрете тело его, взем же и принесе е в Ростовъ, и певъ над нимъ обычная пенья, и положиша его в церкви святыа Богородица <. через 17 строк и на следующей странице. >. Тогда же принесоша главу великаго князя Юрья, и вложиша ю в гробъ к телу его»
