Русь от нашествия до «ига». 30–40 гг. XIII в. - страница 18

Ярослав Всеволодович был на юге человеком новым. Решение об участии в конфликте с Михаилом на стороне Романовичей было для него неожиданным и свидетельствовало об авантюрном складе характера. Конечно, пример тестя, Мстислава Удалого, оставившего, несмотря на уговоры, Новгородское княжение и отправившегося на покорение далекого Галича («поискате Галица»), порабощенного иноземцами и иноверцами, был заразителен. В ту рыцарскую эпоху романтические предприятия вызывали только похвалу и восхищение. К тому же Ярослав поступил гораздо предусмотрительнее и весьма прагматично. Во-первых, оставил в Новгороде своего сына, Александра (в будущем «Невского»). Во-вторых, отправился покорять не далекий и незнакомый Галич, а «сердце земли Русской», старейший град Киев. При этом, естественно, все предприятие было организовано как военный поход. С Ярославом к Киеву двинулись крупные силы новгородцев и новоторжцев, которые при проходе через Черниговскую область, «где не было кому оборонять», местность «разоряли» и «тяжкие окупы с городов» брали[141]. В Киев они вступили без боя, а уже через неделю все войско было отпущено по домам: «…и державъ новгородцовъ и новоторжанъ одину неделю и, одаривъ, отпусти прочь: и приидоша вси здрави»[142]. Подобную беспечность Ярослав мог допустить, только осознав полную свою безопасность с любой из сторон. Князь не видел угрозы себе ни от близких своих соседей, ни от далеких. И именно такая позиция служит примером, действительно характеризующим положение в южнорусских землях весной-летом 1237 г., накануне великих свершений и потрясений для всей Руси.

Замысел татар состоит в том,

чтобы покорить себе, если можно,

весь мир, и об этом, <…>,

они имеют приказ Чингисхана.

Иоанн де Плано Карпини[143]

Для Северо-Восточной Руси последнее десятилетие перед монгольским нашествием было периодом мира, спокойствия и даже скуки. В Ростовской летописи отмечены целые годы, о которых нечего было сказать. Для 1233 г. единственным важным событием во Владимиро-Суздальском княжестве было завершение фресковой росписи соборной церкви Суздаля, а для 1234 г. — завершение строительства Георгиевского собора в г. Юрьеве-Польском.

Вся летописная статья 6743 (1235) г. состоит из одной во всех отношениях примечательной фразы: «Мирно бысть»[144]. Насколько должны быть счастливы люди, способные оставить потомкам описание целого года своей жизни лишь в наикрасивейшей из фраз — «Мирно бысть». Вся ценность и блеск мироздания заключены в этой лаконичной и незамысловатой записи, после которой очень сложно продолжать чтение летописного текста без улыбки и без влажных глаз. Возможно, в этом 1235 г. и проходит та самая граница эпох, рубеж одной (к сожалению, только одной) стадии развития одного (к сожалению, только одного) из регионов Руси, того самого, где позднее родится и Россия и будет складываться ее судьба. Воистину блаженны люди, способные представить свою историю такими словами!

Последний раз запись «Мирно бысть» была использована только в Повести временных лет для 6537 (1029) г. [145] Может быть, летописец хотел провести некую параллель с той героической и легендарной эпохой, когда Русь, лишь вступив на арену истории, плавно приближалась к своему расцвету, когда не была построена София, но была уже Десятинная, когда не было даже политического единства, а страна была поделена на владения Ярослава Мудрого и Мстислава Тмутараканского, на Чернигов и Киев, на просвещенный Восток и дикий Запад.

Конечно, модель «Мирно бысть» могла использоваться и как простое заполнение досадной лакуны, ведь мы знаем, что для других земель и не только русских 1235 г. вовсе не был ни мирным, ни бесцветным. В южных землях в это время перетягивали канат славы и власти две группировки близких родственников: галицко-киевская коалиция шла походом на гордый Чернигов, а потом бежала разгромленная под Торческом, перестав быть и галицкой, и киевской. Очень тревожно начал статью того же «мирного» 6743 (1235) г. новгородский летописец:

«Не хотя исперва оканьныи, всепагубныи дияволъ роду человеческому добра…»