— А об Исольде вы что-нибудь слышали? Она не покидала Камарга?
— Нет, — ответил д'Аверк и, нахмурясь, добавил: — Хотя кое-что припоминаю… Да, в армии графа Брасса нашелся человек, которого нам удалось склонить к измене. Он должен был похитить девушку, но не сумел этого сделать.
— Откуда вам это известно?
— Тот человек, Жуан Зинага, исчез бесследно. Видимо, граф Брасс разоблачил его и казнил.
— Мне не верится, что Зинага — предатель. Я с ним немного знаком — кажется, он был капитаном конницы.
— Во втором сражении за Камарг он попал в плен, — улыбаясь, пояснил д'Аверк. — Он был немцем, а его семья находилась у нас…
— Вы его шантажировали!
— Насчет шантажа вы правы, хотя ваш покорный слуга тут совершенно ни при чем. Просто я слышал эту историю в Лондре, когда Король Хаон собрал полководцев и велел им доложить о своих успехах в Европейской кампании.
Хокмун нахмурился.
— А может быть, Зинага все-таки похитил Исольду, но на пути в Лондру его остановили люди Безумного Бога?
Д'Аверк отрицательно покачал головой.
— Московиты никогда не забирались в глубь южной Франции. Мы бы знали об этом.
— Но как кольцо Исольды оказалось здесь?
— Почему бы не спросить у этого джентльмена? — Д'Аверк кивнул на безумца, который уже почти затих.
— Думаете, он способен сказать хоть что-нибудь вразумительное? — с сомнением спросил Оладан.
— Надеюсь, боль прояснит ему мозги, — сказал д'Аверк.
— Вряд ли, — возразил Хокмун. — Эти люди ничего не боятся. Надо придумать что-нибудь другое. — Он с отвращением посмотрел на пленника. — Оставим его ненадолго — может, успокоится.
Они поднялись на палубу и закрыли крышку люка. Солнце уже садилось, вдали виднелся берег Крыма — черные зубцы скал на фоне багрового неба. По морской глади скользили меркнущие солнечные отблески. Попутный ветер нес корабль на север.
— По-моему, надо выправить курс, — сказал д'Аверк. — Похоже, мы слегка отклонились к северу.
Хокмун рассеянно кивнул. Сдвинув маску на затылок, француз уверенно взялся за штурвал.
— На ночь придется встать на якорь, — сказал Оладан. — А утром войдем в гавань.
Хокмун промолчал. В его воспаленном мозгу метались тревожные мысли. Усталость, накопившаяся за последние несколько суток, валила с ног, а страх за Исольду грозил свести с ума.
Той же ночью в свете фонарей, подвешенных к потолку трюма, они рассматривали лицо пленника.
Фонари покачивались, бросая тени на переборки и на кучи награбленного добра. Где-то возилась крыса, но никто не обращал на это внимания.
Опустившись на колени возле связанного человека, Хокмун дотронулся до лица пленника, и глаза его тотчас открылись. Во взгляде, которым пленник окинул каюту, больше не было безумия. Он казался слегка удивленным.
— Как тебя зовут? — спросил Хокмун.
— Кориантум из Керчи. Кто вы? И где я нахожусь?
— Тебе бы следовало это знать, — сказал Оладан. — Ты на своем корабле. Разве ты не помнишь, как вы напали на наше судно? Как мы сражались, а потом бежали, и ты гнался за нами вплавь?
— Я помню, как ставили парус, — недоуменно ответил Кориантум. — И все. — Он попытался сесть. — Почему я связан?
— Потому что ты опасен, — весело ответил д'Аверк. — Ты сошел с ума.
Кориантум рассмеялся — но то был смех совершенно нормального человека.
— Я сумасшедший? Что за чушь?!
Хокмун, Оладан и д'Аверк удивленно переглянулись. Пленник ничем не напоминал безумца, который недавно пытался их убить.
Внезапно Хокмуна осенило.
— А что еще ты помнишь? Самое последнее?
— Последнее? К нам обратился капитан.
— И что вам сказал?
— Предложил участвовать в обряде… Выпить какой-то особый напиток. Больше ничего не помню.
— Какой парус был на вашем корабле? — спросил Хокмун.
— Парус? А что?
— Было в нем что-нибудь особенное?
— Не помню. Кажется, обычный парус из темно-синей парусины.
— Ты плавал на торговых судах?
— Да.
— А на этом — первый раз?
— Верно.
— А когда ты нанялся на него?
Кориантум озадаченно нахмурился.
— Вчера вечером, кажется. В день Лошади по керченскому календарю.
— А по всеобщему?
Моряк наморщил лоб.
— Одиннадцатого числа третьего месяца.
— Три месяца назад, — заключил д'Аверк.
— Ну да? — Кориантум изумленно уставился на француза. — Три месяца? Как же это?
