Вскоре над обрывом появилась голова первого гранбретанца в маске Волка, и Хокмун ударил по ней ногой. Маска лязгнула, однако воин удержался на краю и даже схватил Хокмуна за ногу, рассчитывая либо на то, что тот затащит его на плато, либо на то, что сорвутся оба.
Подбежавший д'Аверк пнул солдата в плечо. Воин промычал что-то нечленораздельное, отпустил ногу Хокмуна, попытался ухватиться за выступ скалы на краю обрыва, но, взмахнув руками, полетел спиной вниз, воя почти непрерывно на всем долгом пути к равнине.
Следующему воину Хокмун перерезал горло, другому почти по рукоять вонзил меч в нижнюю часть живота, в щель между пластинами доспехов, но на месте убитых тут же появлялись другие Волки.
Друзья сражались около часа, стараясь не дать противнику забраться на плато и одновременно отражая атаки тех, кто все-таки забрался.
Но их все-таки окружили, и мечи, точно зубы гигантской акулы, нацелились им в лица.
— Сдавайтесь, джентльмены, — послышался голос Мелиадуса. — Или я прикажу зарезать вас.
Опустив оружие, Хокмун и д'Аверк в полном отчаянии посмотрели друг на друга.
Они прекрасно понимали, что Мелиадус ненавидит их лютой ненавистью, и что теперь, попав в плен на вражеской территории, у них не оставалось никакой возможности спастись.
Мелиадус, как видно, тоже понимал это, поскольку, сдвинув набок маску Волка, ухмыльнулся и заметил:
— Не знаю, как вы попали в Гранбретанию, но то, что вы оба круглые идиоты, — это несомненно! Стало быть, вы тоже искали старика? Зачем он вам, позвольте спросить? Ведь уже получили от него то, что нужно.
— Возможно, у него есть кое-что еще, — сказал Хокмун, решив: — чем меньше будет знать Мелиадус, тем больше шансов, что им удастся его обмануть.
— Другое? То есть, другие устройства, полезные Темной Империи? Спасибо, что сообщил. Сам старик, разумеется, расскажет подробнее.
— Старик исчез, — добродушно проговорил д'Аверк. — Мы предупредили его о твоем появлении.
— Исчез? Хм… Не уверен. Но если и так, то вы знаете, куда он делся, сэр Хьюлам.
— Я — нет, — сказал д'Аверк, брезгливо глядя на солдат, связывающих его и Хокмуна одной веревкой.
— Посмотрим, — ухмыльнулся Мелиадус. — Я бы хотел прямо здесь, немедленно, устроить вам небольшую пытку. Чтобы хоть чуточку утолить жажду мести. Надеюсь, вы простите мне этот каприз. А позже, когда мы прибудем в мой дворец, я использую другие, более интересные способы… К тому моменту, думаю, старик уже будет в наших руках — старик и его секрет путешествий во времени… — Про себя барон добавил: к тому моменту он уже оправдается перед Императором и заслужит прощение за то, что покинул столицу без соизволения монарха.
Он протянул руку и нежно погладил Хокмуна по щеке:
— Ах, Хокмун, скоро ты на собственной шкуре почувствуешь, что такое моя злость. Очень скоро…
Хокмун задрожал всем телом, глубоко вздохнул и плюнул в ухмыляющуюся волчью маску.
Мелиадус отпрянул, вытер слюну с маски и наотмашь ударил Хокмуна по губам.
— Одной пыткой больше, — прошипел он. — И обещаю, что муки продлятся для тебя целую вечность!..
Хокмун опустил голову. Солдаты грубо схватили его, вместе с д'Аверком подтащили к краю обрыва и сбросили вниз.
Веревка, которой они были связаны, натянулась и не дала упасть на дно ущелья. Их небрежно опустили на уступ перед пещерой. Через несколько минут подошел Мелиадус, спустившийся по скобам.
— Мне еще надо найти старика, — сказал барон. — Думаю, он прячется где-то поблизости. Мы хорошенько свяжем вас и бросим в пещеру, поставив у входа пару стражников — просто на случай, если вы каким-либо образом освободитесь от пут, а сами отправимся на его поиски. На этот раз тебе не убежать, Хокмун. И тебе тоже, д'Аверк. Наконец-то вы принадлежите мне! Тащите их внутрь, ребята. Свяжите их всеми веревками, которые только найдете. И не спускайте с них глаз, потому что это любимые игрушки Мелиадуса!
Проследив за тем, чтобы приказание было исполнено точно, Мелиадус оставил троих воинов у входа и в отличном настроении спустился в долину.
«Еще немного, — сказал он себе, — и враги окажутся в его власти, все их секреты попадут к нему в руки, и тогда Император поймет, что он говорил правду. И что с того, что монарх плохо думал о нем?»
