«Во ржи, что так была густа…» У босых ног Ботаника валялась коробка с пазлом.
– Сцузати-ма, тата, – радовался румын. – Елена была бы счастлива. Бинэ, бинэ Елена. – Было так тихо, что мы с Врачом слышали каждое слово. – Авэти, тата… Враэу са кумпар… – говорил румын, присев на лавочку рядом с Ботаником. – Не остановить… Ничего не остановить… Ун милион раз, тата… Кондукатор так хотел победы… Ему помешали. Собственные дети ему мешали… Валентин ушел из семьи. Зоя сбежала. Нику пил… И мы не успели…
Он нежно погладил Ботаника по плечу:
– Мы с тобой тоже не успели… Надо было убрать церковника… Ласло Текеш, кошачьи глаза, помнишь мадьяра? Чего ждать от мадьяра? Евреи и мадьяры, вся смута от них, Кондукатор хотел их изгнать из Румынии. Мы строили великую Дакию, тата, а евреи и мадьяры пили нашу ракию и имели наших женщин. Помнишь шефа секуритате? Ну да, Юлиана. Генерал Юлиан Влада. Он самый. Кондукатор считал его настоящим другом. А он предал. И генерал Тудор Постелнику предал. Знаешь, что делал Тудор Постелнику в тот день, когда Кондукатора схватили?
– Наверное, готовил себе токану, – вполне разумно покивал Ботаник. – Он это любил. С парной телятиной. Я помню.
– А Василе Миля? Разве не он должен был подарить победу Кондукатору? А что он сделал? Ты помнишь, что он сделал?
– Застрелился.
– Да, тата, он предал!
– А еще добавить мелко нарезанный лук, – уже не так разумно покивал Ботаник. – Когда мука порозовеет, плеснуть в нее две ложки столового вина.
– Все предали Кондукатора! Ни один человек, клявшийся ему в верности, не встал за его спиной!
– И, конечно, фригэруй, – на этот раз совсем неразумно причмокнул губами Ботаник. – Подрумянить печень в коровьем масле…
– И Виктор Стэнкулеску оставил Кондукатора! Слышишь, тата? Тебя не было, тебя отозвали. Я жалел, что тебя нет. И Вирджил Мэгуряну! И Джелу Войкулеску! – Румын застонал, сжав голову влажными руками. – Кто громче Виктора рассуждал о великой Дакии. О великой свободной Дакии, которая протянется от Вены до Черного моря. Кондукатор верил Джелу. А он скомандовал десантникам: «Стреляйте в них!» И десантники стали стрелять в Елену и Кондукатора.
– Чулама…
– Все предали. Я едва ушел. Слышишь, тата? Они перерыли весь отдел. Они смели отчеты с полок, разобрали ящики, архивы. Вскрыли системные блоки компьютеров, забрали звездные каталоги. Они знали, что мы работаем на победу Кондукатора, да, тата. Потом я видел стенограмму допроса. Грязная бумажонка! Судьбу мира, тата, вершат предатели. – Румын поднял голову и с тоской уставился на звезды. – Все сущее из илема, тата. Из смеси нейтронного газа и излучения.
У голых ног румына счастливо устраивался слабоумный.
Он вил свое гнездо шумно и радостно, как большая голая собака.
«Во ржи, что так была густа…» Слабоумный светился. «Фарит колечко себе купил, – лепетал он. – Рубик Фарита послал в „Янтарь“. Только приглядеться. Вход, сигнализация, охрана. А там в каждой витрине золото. Рубик любит, когда много золота. А у Фарита в голове пусто, – слабоумный счастливо рассмеялся. – Он жадный, он сильно жадный, Нику. Он ходил между витрин и наводил порчу на продавщиц. И радовался тому, что золото дорожает. А потом купил бронзовое колечко. Самое дешевое, – захихикал слабоумный. – Остальное, говорит, сами возьмем».
И не выдержал: «Нику, я тоже хочу колечко».
– Будем в магазине, – разрешил румын, – выберешь себе самое толстое.
– Золотое? – обрадовался слабоумный. – Я его на пальчик надену! – он счастливо показал грязный безымянный палец. – Видишь, какая царапина? Это я хворост таскал. Распухло. Но на мне все заживает. На мне, Нику, быстро все заживает, как на собаке. Вот если мне палец отстрелить, – счастливо похвастался слабоумный, – через три дня новый вырастет!
– А мы проверим, – засмеялся румын.
И негромко приказал:
– Ца плацере, тата!
Наверное, слабоумный знал несколько румынских слов, потому что вдруг взвизгнул, вскакивая: «Ты что? Ты что? Мулт, не надо! Нику пошутил! Ты ведь пошутил, Нику?»
Но Ботаник уже вскинул карабин.
– Мулт!
Первая пуля попала в пазл.
На секунду мир свернулся, сверкая стенками безумного мыльного пузыря.
