Она выставила вперед руки как раз вовремя, чтобы не выбить зубы о железную решетку, а потом выскочила из вентиляционного отверстия, как пробка из бутылки.
И приземлилась на мягкую землю.
Огромная линза над ясенем окрашивала все вокруг в цвет лунного сияния; рассеянные, наполовину погребенные клавиши пианино светились словно сами по себе. От огня в очаге остались только сердитые оранжевые угли. Музыканты на гобеленах как будто перестали играть и устремили пристальные взгляды на неуклюжую нарушительницу спокойствия.
Сфинкс возвышался у камина, словно тонкая темная мачта. Интересно, на что он смотрел до того, как Волета выскочила из стены? Теперь-то, понятное дело, он таращился на нее.
– На моем дереве белка, – проговорил Сфинкс, и металлический тембр его голоса прозвучал в тишине комнаты отчетливее прежнего.
Волета встала. Длинная ночная рубашка, чей подол изодрался, перекосилась на ее плечах. Она поправила воротник. Она понимала, что надо бы сдержаться. Сфинкс был опасен. Но ее переполняла кипящая ликующая энергия, не знающая преград, и эта энергия выразила себя в форме смешка.
– Вам повезло! – воскликнула акробатка. – Я ловец белок.
Сфинкс приблизился к ней; вогнутое зеркало его лица было черным как смоль. По мере приближения он уменьшился в росте почти на фут, хотя все еще был намного выше Волеты.
Пискля, похожая на маленькую грушу, сидела на низкой ветке с очень самодовольным видом. Волета расстегнула рукав сорочки и позвала белку. Зверушка спрыгнула с дерева, расплющилась в полете и скользнула по воздуху прямиком в рукав хозяйки.
Сфинкс захлопал в ладоши – из-за перчаток хлопки получились приглушенными. Кажется, он сделался немного выше ростом.
– Браво, браво, – восхищенно сказал он. – Какое чудесное создание. Ты должна позволить мне однажды поиграть с ней.
Волете послышалось в этом заявлении нечто зловещее, но она ответила беззаботно:
– Вы, наверное, шутите. Неопытного укротителя белок вроде вас такой зверь съест живьем.
– Ты мне нравишься, Волета.
– Ну, насчет вас я пока не уверена. Все говорят, что вы приносите неудачи.
– Неудачи? Все говорят? Это, в смысле, развратницы из «Паровой трубы»?
– Большей частью. Слухи просто ужасные, – быстро ответила Волета, скрывая удивление.
– Я однажды видел твое представление.
– Очень в этом сомневаюсь. Думаю, вы бы произвели сильное впечатление, появившись в зрительном зале.
– Я сказал, что видел его, а не был на нем. У меня очень много глаз.
– Повезло же вам.
– Ты выступала весьма славно.
– О, не надо так. Это слишком топорно. Родион время от времени делал то же самое. Говорил равнодушный комплимент, и как-то само собой получалось, что ты обязана порадовать его в ответ. – Волета не стала уточнять, что девушки, которые и впрямь пытались это сделать, надолго в «Трубе» не задерживались.
– Нет, я абсолютно искренен. Твое выступление было приятным, почти искусным, но не особо дерзким.
А вот теперь Волета обиделась:
– Если вы и впрямь видели шоу, то знаете, что трюки не были его главной частью. Мне приходилось тратить половину усилий на гримасы и ужимки для толпы: встряхивать волосами, дрыгать ножками. Тупицы приходили не для того, чтобы увидеть отвагу, они глазели на девушку в трико. Как и вы, по всей видимости.
Смех – Волета решила, что это смех, – раздавшийся из-под маски Сфинкса прозвучал как трескучий шум помех.
– Что ж, теперь у тебя нет ни волос, чтобы на них отвлекаться, ни публики, которую надо ублажить, ни трико, чтобы демонстрировать фигуру. Или есть еще оправдания твоей заурядности как акробатки?
– Нужна демонстрация? Ладно. Я тебе покажу отвагу, старая ты ложка.
– Прошу, – сказал Сфинкс и взмахнул маленькой рукой, указывая на дерево с кривыми ветками.
Иногда дружба возникает как цветок в саду: ее сажают и добросовестно возделывают. Из окружающей почвы выпалывают любых соперников. Потом, через недели и месяцы постепенного роста и кропотливой обрезки, цветок распускается. Такая культивируемая дружба приятна и удобна, пусть и не очень долговечна.
Но бывает так, что дружеские отношения возникают спонтанно, как яйцо в гнезде или веснушка на руке, – и они часто оказываются загадочными для обеих сторон, которые понятия не имеют, откуда взялась эта внезапная привязанность.
