Оранжево-желтое солнце, оставляя на зеленых волнах дрожащую золотую дорожку, медленно тонуло в море. Длинные тени двухмачтовых парусников и подъемных кранов легли на вымощенную камнями пристань. Сгущались сумерки, молодой месяц уже серебрился в небе, а кое-где проглядывали звезды. Челнок Парамона ловко обогнул несколько готовых к отправке гаул и боком ткнулся в причал.
– Чего ж мы не спросили у этих? – Камилл кивнул на парусники. – Все равно ж проплывали мимо. Могли бы и крикнуть, ведь кто знает, может, нам по пути?
– Может, и по пути, – обернулся лодочник. – Только вряд ли египетские корбиты будут заходить в Элею или даже в Неаполь – разве что вы хорошо заплатите кормчему. Лучше посмотрите-ка во-он на те кораблишки, – он кивнул на несколько одномачтовых суденышек, больше напоминавших большие лодки, правда, с палубой и парусами. – Эти уж явно не пропустят ни одну деревню.
Вняв его совету, разбойники так и поступили, и край солнца еще краснел над волнами, когда вся троица располагалась на палубе небольшой гаулы, с раннего утра отправляющейся в море. Неаполь, Пестум, Элея и далее на Сицилию – таков был путь утлой посудины, гордо именовавшейся «Пес Нептуна». Экипаж суденышка состоял из пяти матросов и кормщика, одновременно и судовладельца, по имени Октавий. Это был широкоплечий коренастый мужчина с красным обветренным лицом, поросшим кудрявой бородкой, горбатым носом и черными, хитровато-пронзительными глазами. Шерстяная туника кормщика вместо пояса была перетянута пеньковой веревкой.
Октавий был рад неожиданным пассажирам – все равно по пути, а кто же откажется от лишнего заработка? Сговорившись о цене, к приятному удивлению Капулия оказавшейся не столь уж и большой, путники, купив у мальчишки-разносчика вина и жареной рыбы, заночевали здесь же, на палубе, благо погода, как и всегда в это время, стояла теплая. Рысь заснул позже других – показалось, что как раз напротив их судна только что маячил Гарип, внимательно разглядывая палубу. Впрочем, из-за темноты, наверное, нельзя было бы сказать точно, Гарип это или нет. Юноша на всякий случай помахал рукой, но стоявший на берегу парень почему-то отвернулся и поспешно ушел. Значит, не Гарип. Ну и ладно.
Волны ласково бились о берег, покачивая гаулу, изредка, деля добычу, вскрикивали помоечницы-чайки – жадные, наглые и противные птицы, а так в общем-то было тихо, если не считать криков моряков, во всю глотку горланящих в ближайшей таверне похабные матросские песни. Рысь непроизвольно прислушался – моряки пели о какой-то Лючии, которая «напилась пьяным-пьяна да плясала до утра». Значит, наверное, веселая женщина, раз плясала. Юноша так и уснул под эту песню, а когда проснулся, «Пес Нептуна» уже выходил в море.
Кроме большой мачты посередине палубы, на судне имелась еще одна, маленькая, наклонная, на самом носу. На ней был поднят небольшой парус; как пояснил кормщик, он назывался артемоном и предназначался для ловли бокового ветра. Весел у суденышка не было, как не было их и на всех прочих торговых судах, ведь к веслам нужны рабы, а их надо кормить. Лучше уж обойтись без всего этого – к чему лишние расходы? Октавий, похоже, оказался неплохим кормщиком – приятно было посмотреть, как ловко он перекладывал рулевое весло, одновременно отдавая приказы матросам, с помощью канатов управлявших артемоном. Лавируя, «Пес Нептуна» выбрался наконец из гавани и, подняв на основной мачте красный прямоугольный парус, ходко пошел вдоль берега, тянувшегося по левому борту плоской серовато-зеленою полосой. Слепя глаза, ярко светило солнце, летели на корму приятно-прохладные брызги, небольшое суденышко подпрыгивало на волнах, словно норовистый конь.
С наслаждением вдыхая всей грудью свежий морской воздух, Рысь чувствовал себя прекрасно, чего нельзя было сказать о его спутниках: бледные, как коринфский мрамор, Капулий с Камиллом попеременно блевали, свесившись за борт, затем долго отлеживались, бормоча ругательства.
– И дернуло же меня послушать этого парня! – страдая от морской болезни, жаловался Капулий. – Нет уж, если и буду еще замышлять дела, так только на суше. Как приятно, когда под ногами спокойная твердь, а не эти противные, скользкие доски, вот-вот готовые опрокинуться в бездну.
