Насколько себя помню, я всегда отличалась от окружающих. Всегда выглядела на фоне других белой вороной. А всё потому, что родилась раньше своего времени. Опередила его лет так на тридцать пять.
Возьмём, к примеру, модные нынче проколы. Когда-то пирсинг (такого слова в Советском Союзе не знали) подразумевал исключительно две крошечные дырочки в дамских ушах для серёжек. Или одно отверстие для цыганской (в ухе) или африканской (в носу) серьги.
А я загорелась желанием проколоть уголок рта. И вставить золотую палочку с шариком на конце. Дочка нашей преподавательницы ездила в Индию и именно таким образом себя украсила. И такая она была прехорошенькая! Так восхитительно поблёскивал и двигался шарик, когда она смеялась, говорила или ела.
Всё. Ни жить, ни быть, хочу дырочку, палочку и шарик. Это так клёво. Слова «клёво» тогда ещё тоже не было. «Здоровско» – было. Ещё: «обалдеть!»
Уши тогда прокалывали обыкновенными штопальными иглами в парикмахерских. Мочки ушей – пожалуйста, а остальную часть лица мне проколоть наотрез отказались.
– Вы что, с ума сошли? А если будет заражение крови? Это же носогубный треугольник – треугольник жизни! И что за странные фантазии: губы дырявить? Ах, в Индии? Вот в Индию и езжайте.
Цыгане – выходцы из Индии. Обычно они охотятся на граждан, а тут я объявила охоту на цыган. И вечно так бывает: когда они не нужны – вертятся, галдят, назойливо пристают. А когда надо – не сыщешь. Но вот у ЦУМа, наконец, я попала в настоящий пёстрый цыганский малинник.
– ДевАчки, пАмада, кофтАчки берём! Заколки, пАмада, девАчки!
Под предлогом рассмотреть пластмассовые заколки поближе, я увлекла самую голосистую носатую черногривую даму на скамейку. И принялась уговаривать проколоть мне щёку, обещая заплатить столько, сколько она попросит.
Сначала она в страхе меня рассматривала, чуть не клюя своим носом, и отодвигалась всё дальше. Потом заплевала, вскочила и дала дёру. Только свистела тяжёлыми юбками и кричала что-то на своём языке. Наверно, по-цыгански это было: «Караул!» и «Ратуйте, люди добрые!» За ней, в страхе на меня озираясь, ринулись её товарки.
Потом мне сказали, что все цыганки страшно суеверны. И страшно боятся, что какая-нибудь конкурентка высосет у них колдовской дар, переданный ещё бабками, или нашлёт страшную хворобу. А может, цыганка решила, что перед ней умалишённая.
Да, вот ещё что. Золота для палочки у меня тоже не было. Была стёртая серебряная монета с профилем Екатерины II. Во всех ювелирных мастерских мне отказались её переплавлять.
– Мы работаем только с золотом не ниже 583-й пробы. Микроскопической крошки чужеродного металла не должно остаться на инструментах. Что вы, это подсудное дело. Нет, нет и нет!
В общем, для любителей пирсинга в те годы жизнь была невыносимой.
Ещё нынче повальная мода на похудение. Все с ума сходят из-за лишнего килограмма, лихорадочно подсчитывают съеденные калории. В той или иной стадии анорексии пребывают почти все современные девушки.
Я же с полным правом могу назвать себя пионером, первопроходцем в области экстремального похудения. Хотя в 70-80-ые годы худышки не то, что не пользовались спросом – наоборот, на них смотрели с сочувствием и брезгливостью: больная, что ли?
«Ущипнуть нечего». «Подержаться не за что». «Видела соседскую Таньку: какая девочка красивая, толстая». Ценились тугие щёчки, крепкие полные ножки и наливные попки, на которых тогдашние мини-юбки топорщились, как балетные пачки.
Помню, 1 сентября после торжественной линейки мы, шестиклассницы, в школьном девчоночьем туалете ревниво мерились ногами. У меня оказались всех длиннее – мой рост вообще за лето прямо-таки «выстрелил».
– У, Нинка, кобыла, вымахала! – вынесла завистливый и беспощадный вердикт одноклассница.
У меня всю жизнь широкая кость – я пошла в бабушку-староверку. Мучительно завидовала миниатюрным, хрупким одноклассницам. Носила тапочки – чтобы не выглядеть дылдой. Глубоко в душу запала вычитанная фраза: «Женщина должна быть статуэткой, а не Эйфелевой башней».
