Куча старых бумаг. Каллиграфически выведено слово "Протоколы". Наверное, одно из многочисленных латышских сельских обществ прошлого столетия. Исписанная печатными буквами коричневая оберточная бумага. "К оружию!" Такие протоколы и призывы интересуют историков да раз в году пионеров при сборе макулатуры, а не художников. На желтой обложке извивается красный как рак Уленшпигель. "Старый календарь Зубоскала". Это другое дело! Эдакого будут держать рядом с телевизором как противопоставление каменного века веку атомному. Вряд ли календарь хозяева станут продавать — нельзя будет определить столь низкую стоимость, по расценкам макулатуры это составит примерно 0,001 копейки. Поэтому Алнис небрежно сунул его в карман штанов. А потом, взяв следующее печатное издание, притих: с обложки зеленовато-черного журнала "Эпоха", скрестив руки на груди, холодными глазами лягушки глядел на него Гитлер. Сквозняк шевельнул висевшие на стропилах штаны… Ночью в этом обществе мертвецов и убийц он не смог бы и глаз сомкнуть. Рассыпанное просо не уберегло бы его и от крыс…
Стоп! А не высовывался ли из кармана тех штанов обглоданный черенок трубки? А вдруг у той трубки фарфоровая головка? Такая пошла бы первым сортом. Кому бы не захотелось погулять по рижскому Бродвею с фарфоровой трубкой в зубах? Алнис встал и обшарил карман.
— Ложитесь ничком на пол и не шевелитесь! Иначе запру люк и позвоню в милицию! — раздалось злое шипение.
Алнис вытянул руки по стойке "смирно" и медленно повернулся.
Из полуоткрытого люка на него глядели яростные глаза девушки. Угроза была реальной: одно "хлоп!" — и люк закрыт, железная задвижка снизу тоже закроется, и он в ловушке. Телефон в доме есть. В рюкзаке у него неоплаченные лошадиные погремушки…
— Я не виноват… — Алнис пролепетал это детское уверение при исповедании.
— Ах, вот как? — Девушка прищурила глаза, чтобы выглядеть свирепее и язвительнее. — Календарь в карман сунули? В карманах пиджака шарили? Может, в кармане штанов крыс ловили?
— Дело обстоит совсем не так… как вы думаете…
— Выясним при помощи милиции.
— Я взял календарь, потому что он старый, только поэтому! — выкрикнул Алнис истину, но, как это в жизни бывает, истине не верили. — Я объясню, прошу, дайте мне возможность объясниться!
— Тогда ложитесь иначе можете еще наброситься на меня! — Девушка недавно видела в журнале снимок, как в Америке полиция обходится с неграми.
Вздохнув, детина опустился на колени, затем он лёг на живот, растопырив руки и ноги, как паук. Сапоги на шнурках не предназначены были для спанья на животе, носами упирались в пол — каблуки неприятно вихляли в стороны.
— Документы!
Алнис пыхтя выудил из заднего кармана штанов школьное удостоверение, подкинул его в сторону люка и положил щеку на пол, потому что теперь ему было стыдно. Глаза у крошки вертелись, как челноки, одновременно и читая и наблюдая за пленником.
— Одно уже доказано: мошенник — ученик средней школы, а не академии!
— В академию меня обещали принять осенью. Выслушайте, у меня живот давит… — И Алнис в быстром темпе прочел сокращенную лекцию о современном человеке, который порвал зеленую пуповину, связывавшую его с природой, и теперь вот строит кемпинги. Что этот человек, нося нейлон, забыл овечью шерсть и овечек на лугах, что, летая, забыл лошадь и телегу, поэтому он, Алнис, решил перекинуть мост от настоящего к прошлому, вот и собирает прялки, чтобы вечерами они мурлыкали, как изгнанный кот из сказки Скалбе, рассказывали об узорах старинных одеял, подсмотренных на лугах в белую Иванову ночь, упомянул о намерении создать художественный салон в Бирзгале. О связанных с салоном надеждах на барыши, как о маловажном факторе, он умолчал.
Во время переговоров их головы находились на одном уровне — и они успели хорошо рассмотреть друг друга. Девушка, чувствуя себя хозяином положения, чуточку смягчилась, и теперь Алнис Мелкаис, который говорил с передыхом, то опирая голову на бороду, то укладываясь на ухо, напомнил ей старого пса, который получил порку за то, что без разрешения вырвал у петуха три длинных пера из хвоста.
