Опал искренне хотела, чтобы возникшее между этими двумя чувство окрепло. В этом, Алан знал, она отличалась от него. Алан не был уверен, что ему хочется развития отношений сестры с соседом. Он снова посмотрел на них. Миллисент все еще продолжала нежно колдовать над лицом Джонатана.
Тогда Опал, наклонившись к его уху, прошептала:
— Давайте пойдем и закончим сматывать клубок.
Она повернулась и направилась в гостиную. Алан последовал за ней.
Миллисент не заметила, как ушли Опал и Алан, да и вряд ли она вообще поняла, что они тоже находились на кухне, так как была слишком занята ранами Джонатана.
Она с облегчением сделала вывод, что никаких серьезных повреждений не оказалось. Его царапины, безусловно, были очень болезненны, но не глубоки и не опасны, несмотря на то, что он потерял достаточно много крови. И кости были целы. Чтобы удостовериться, она мягко провела пальцем по его скуле и щеке. При этом прикосновении Джонатан издал приглушенный стон.
— Я просто проверяю, не сломана ли кость, — объяснила Милли, убрав руку. — Кажется, все в порядке.
— Это вы так думаете, — проворчал Джонатан. — Вам следовало бы потщательней осмотреть.
— Спасибо, не нужно. — Миллисент окунула вату в воду, отжала и продолжила протирать лицо. Когда вся кровь была смыта, она отложила вату и пошла за льдом. За день лед в специальном отделе морозильника подтаял, но его еще осталось достаточно. Она завернула куски льда в тонкое полотенце и приложила к щеке Джонатана. Он снова поморщился, но стал придерживать полотенце у лица.
— Почему эти люди вас били? Что случилось? И кто они?
— Не имею ни малейшего понятия. Вы не видели их лиц? Они натянули на головы какие-то черные чулки с прорезями для глаз. Я не смог их узнать.
— Я тоже, — вставила Миллисент. — Но я надеялась, что вы-то могли рассмотреть их получше. Джонатан покачал головой.
— Нет, а тоже не смог. Хотя это не имеет значения. Они всего лишь наемники.
— Что вы имеете в виду?
— Что это были не просто читатели, обидевшиеся на какую-то статью. Их наняли, чтобы проучить меня. Так сказать, предупредить.
— Предупредить?
— Да. О том, что может произойти, если я не перестану высказывать свое мнение.
Милли опешила от изумления. Она дахе ни на секунду не предполагала чего-нибудь подобного. Она полагала, что это были обычные грабители.
— Они вам угрожали? Пытались запугать, чтобы вы чего-то не печатали?
Джонатан пожал плечами и тут же сморщился от боли, причиненной неосторожным движением.
— Мне кажется, да. Другие уже пытались так делать.
— Им это удалось?
Джонатан сумел придать взгляду насмешливое выражение:
— А как вы думаете?
— Думаю, вы тогда поступили так же глупо, как и сейчас. И почему только мужчинам присуще необъяснимое желание доказать всем, что они ничего не боятся, что их нельзя ничем запугать?
— Но в данном случае все ясно. Я защищаю права свободной прессы.
— Уверена, это очень благородно с вашей стороны. Он вздохнул и закрыл глаза.
— Миллисент… Сейчас я не чувствую в себе достаточно сил и желания ссориться с вами.
Сердце Милли болезненно сжалось. Он выглядел таким усталым, таким непривычно ранимым с закрытыми глазами и опухшими от ударов тяжелых мужских кулаков лицом.
— О, Джонатан… — прошептала Миллисент и опустилась на стул напротив него. Ноги вдруг стали ватными, и она почувствовала, что ее всю колотит. Она безотчетно потянулась через стол и положила свою ладонь на его руку. — Я боюсь.
Джонатан открыл глаза и посмотрел на нее удивленно-испытывающим взглядом.
— Миллисент, неужели вы действительно беспокоились обо мне?
Милли поджала губы:
— Ваш сарказм ни к чему! Неужели вас удивляет, что женщина может просто напугаться, увидев несколько разбойников, напавших на человека?
— Не было никакого сарказма! Я просто несколько озадачен. И, пожалуйста… Мне кажется, вы бы так не испугались, если бы на моем месте был другой. Так?
Милли почувствовала горячий ком в горле. Она отвернулась и попыталась отдернуть руку, но Джонатан, сжав пальцы, не отпустил ее.
— Скажите мне правду: вы боитесь за меня?
— Конечно, за вас! Любая женщина чувствовала бы то же самое, имей она хоть чуточку милосердия.
