— Да, я в порядке. Или буду через несколько дней.
— Хорошо, — снова повторила она и сделала еще шаг назад. — Тогда все. Я… возможно, я загляну завтра проведать вас.
— Буду рад.
Они минуту, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу. Джонатан положил руку ей на плечо. Потом, не говоря ни слова, притянул к себе и нежно обнял за талию. Миллисент со вздохом расслабилась в его объятии, сама потянулась к нему, обвила руками его талию и опустила голову ему на грудь. Милли могла слышать удары сердца Джонатана, ощущать тепло и силу его тела. Ей было так хорошо и спокойно, что она отбросила все мысли, все сомнения и страхи, и на какое-то мгновение просто утонула в своих ощущениях. Внезапно Милли остро почувствовала голод, но не физический, а душевный. Любовный голод ее души, он длился многие годы, но был скрыт глубоко внутри; она старалась не замечать его, прятала от всех и от самой себя. Сегодня он, словно бурный горный поток, с кипением и страстью рвался из глубин. В объятиях Джонатана она нашла удовлетворение и спокойствие. Ей не хотелось уходить.
Он губами тронул ее волосы, вдыхая их аромат.
— Спасибо, — пробормотал он. Джонатан погладил ее волосы и плечо. На мгновение он неподвижно застыл, прислонившись лбом к ее голове, обняв ее за плечи. Потом он резко отстранился. — До свидания.
Миллисент подняла на него глаза.
— Доброй ночи, — мягко ответила она. — Обещайте, что будете осторожнее!
— Обещаю.
Она попыталась изобразить что-то, похожее на улыбку, но почувствовала, что сейчас разрыдается; резко повернулась, сбежала по ступенькам с крыльца и быстрым шагом направилась к дому.
Миллисент проснулась, когда первый луч солнца коснулся ее лица. Она улыбнулась и легко соскочила с кровати. В это утро она чувствовала себя безумно счастливой и не тратила время на раздумья о причинах чудесного настроения. Она присела у окна и начала расчесывать волосы, что-то тихонько напевая и наблюдая, как голубоватые прозрачные тона рассвета постепенно сменяются ярко-золотыми красками летнего утра.
Все ее существо было переполнено необъяснимой радостью, и Милли казалось, что она вот-вот зальется трелью, как все эти птахи, щебечущие за окном. Мир сегодня предстал необычно ярким и разноцветным: в основном преобладали рыжие и красные тона, розовые и голубые гортензии, насыщенные ярко-зеленые — листьев и травы. Именно так свежо и чисто, подумала Милли, выглядит природа после дождя, когда смыта вся грязь и пыль.
Она придирчиво пересмотрела свой гардероб, отобрав все новые платья. Время траура, который долго соблюдала по отцу, уже прошло, и Милли задала себе вопрос, почему же она продолжает носить мрачные, темные цвета. Джонатан был прав: даже если она до сих пор не вышла замуж, это не должно означать, что ей следует выглядеть, как старой вороне. Она выбрала голубое платье, отделанное черной каймой, то самое, в котором собиралась нести Лоуренсам торт несколько недель назад, и, надев его, посмотрела на свое отражение в зеркале.
То, что она увидела, ей понравилось, и Милли улыбнулась. Так она выглядит намного женственнее. Это платье можно носить, пока она не купит ткани и не сошьет пару новых. Ей пойдет оттенок темно-голубого, подумала она, или даже цвет лаванды. В магазине несколько недель назад она видела симпатичный набивной ситец с мелкими розочками. Сегодня можно походить по магазинам.
Она оделась, взяла лучшую шляпку с черными лентами, сделала реверанс и засмеялась, радуясь своему новому облику и настроению. Потом она легко сбежала по лестнице. На кухне хлопотала Ида: она готовила бисквиты и нарезала ломтиками бекон, но Миллисент не заглянула туда. Вместо этого она выбежала в коридор и оттуда вышла на веранду.
Этот день трудно было назвать чудесным. Уже с утра стояла сильная жара, и жители Эмметсвилла называли его «парилкой»; воздух наполнился тяжестью от горячей влаги, и было трудно дышать.
К обеду весь город обычно впадал в дремотное состояние, навеянное неподвижным зноем; всё насекомые куда-то исчезали, а на деревьях не колыхался ни один листочек. Но горячее золото окрестностей казалось Миллисент удивительно красивым, а утомительная жара ее вовсе не раздражала.