— Не уходи, — тяжело дыша, произнес он. На лице его застыли боль и решимость. — Останься со мной… хоть ненадолго. Ты мне нужна именно сейчас.
Миллисент какое-то время непонимающе смотрела на него.
— О чем ты говоришь? Куда, по-твоему, я иду?
— Домой…
— Джонатан Лоуренс! Вы действительно думаете, что я могу уйти в такую минуту? Спокойно пойти домой, оставив вас с Бетси?
— Я не знаю… Тебя же ничего не связывает с нами…
— Кроме моего сердца, — быстро ответила она. На его лице отразилась сразу целая буря эмоций, он подошел к ней, притянул к себе и крепко обнял.
— О, Боже, Миллисент, я люблю тебя! Ты так мне нужна. Что же мне делать? Что, если… что, если я потеряю ее, как Элизабет? У меня не останется никого…
— У тебя есть я…
— Так ли это?
Миллисент поняла, как нелепы были ее слова. Разве она с Джонатаном? Она сама отвернулась от него несколько месяцев назад. И не надо было удивляться тому, что он подумал, будто она собралась сейчас уходить домой. Она ведь давно оставила его и Бетси. Милли вдруг ясно и отчетливо осознала: какую боль она причинила ему, какое право имела пожертвовать и его жизнью тоже?
— Прости… — Голос ее охрип от подступивших слез. — Мне так жаль! Я не хотела делать тебе больно. — Она посмотрела ему в глаза. — Я никогда не уйду, пока Бетси не станет лучше. Обещаю — я буду здесь, рядом с тобой.
— Спасибо. — Не выпуская Милли из объятий, он поцеловал ее в волосы.
— Я же и не думала уходить, — мягко произнесла она после недолгой паузы. — Просто хотела пойти на кухню вскипятить еще воды и приготовить нам с тобой кофе. Боюсь, эта ночь будет долгой…
— Да, да, — Джонатан отпустил ее и отступил назад. — Конечно, иди.
Она направилась было вниз, но потом остановилась и, повернувшись, взглянула на Дхоиатаиа. Он неподвижно стоял у кровати дочери и грустно смотрел на лежащую в забытьи Бетси.
— С ней все будет в порядке, — твердо сказала Милли, и Джонатан обернулся на ее голос.
— Нет, правда, она выздоровеет! Я уверена в этом.
Джонатан грустно улыбнулся.
— Когда ты рядом, по-другому просто не может быть!
На кухне Милли поставила кипятиться новое ведро воды, а потом приготовила кофе. Она налила две чашечки и понесла наверх. Всю ночь они попеременно дежурили у постели девочки. Милли несколько раз подогревала воду в тазу под тентом, принося с кухни один за другим кипящие чайники. Когда стало очень жарко, а простыни намокли от горячего влажного пара, они сняли их. Позже, когда дыхание Бетси опять стало тяжелым и прерывистым, они снова повесили теперь уже новые простыни и опять наполнили таз кипятком. Им пришлось проделывать эту процедуру много раз за ночь.
Милли боролась с высокой температурой, протирая лицо и запястья Бетси смоченным в холодной воде полотенцем. Она несколько раз сменила влажные наволочки и сырую ночную рубашку девочки. Каждый раз, когда Бетси просыпалась, она начинала говорить бессмысленные фразы, но иногда бред прекращался, и речь ее становилась вполне ясной и понятной. Миллисент и Джонатан сидели рядом, и когда уже ничего не оставалось делать, кроме как сидеть, смотреть и ждать, они это и делали. И тоже вместе. Время от времени кто-то из них, слишком уставший, чтобы героическим усилием заставлять веки не слипаться, засыпал, и тогда другой следил за Бетси более внимательно.
Ночь казалась бесконечной. Жар Бетси не спадал, а кашель не ослабевал. Наконец, наступило утро, и, хотя самочувствие не улучшилось, но Милли и Джонатан все равно испытали облегчение — оттого, что в комнате стало светло и темнота больше не давила на них.
Пришла миссис Рафферти и удивилась, увидев, что Миллисент еще здесь и что она и Джонатан провели всю ночь у постели Бетси. Она повздыхала, поохала и побежала на кухню готовить для них завтрак. Ни Джонатан, ни Милли не хотели есть, но с готовностью выпили еще кофе. Всю ночь они разговаривали о самых разных вещах, стараясь хоть как-нибудь отвлечься и не думать о грозящей Бетси опасности. Они обсудили все, что можно: детство, игры, праздники, любимые блюда, говорили на любые темы, за исключением самой главной — их болезненных сложных отношений. Но когда наступило утро, разговор сам собой иссяк. Они были слишком утомлены, да и дневной свет нарушил ту близость, которая возникла между ними в темноте ночи.
