Опал засмеялась.
— Вот это будет картина, представляешь? — Она подошла ближе. — Я могу попробовать укоротить их, если ты не против.
— Ты? — Он помолчал. — Правда? Опал кивнула.
— Я раньше уже стригла. Немного в приюте, а потом подстригала всех детей миссис Рейли, когда у нее работала. — Она усмехнулась. — А волосы у них тоже завивались.
— По крайней мере, мои не вьются. Ладно, рискну. Давай попробуем.
Опал улыбнулась и подошла, чтобы взять малыша.
— Я пойду уложу Роберта спать. Он, должно быть, очень устал. — Она помолчала. Подошло время кормления, и ее грудь к этому часу, как обычно, налилась и побаливала. — А… а ты не будешь против, если я… пойду покормлю его?
— Нет, конечно. Это прекрасно! — Голос его показался странным и даже хрипловатым. Алан откашлялся и продолжал:
— А за это время я поднимусь с кровати.
Опал кивнула, не глядя ему в глаза и унесла малыша. Она быстро поднялась наверх и заперлась в своей комнате. Она положила Роберта на кровать, расстегнула платье и достала грудь. Из нее уже начало капать молоко и промочило не только салфетки, которые она подкладывала, но и самое платье.
Она была уверена, что Алан понял, что она имела в виду, когда сказала, что пойдет кормить ребенка. И он, и она смутились; оба знали, что малыш сосет грудь. Интересно, подумал ли Алан о ее груди, когда она сказала о кормлении? Интересно, он вообще когда-нибудь думал о ней так? По своему небольшому опыту Опал знала, что мужчины всегда думают об этом. Но, может быть, несчастный случай повлиял и на это, и Алан никогда не задумывается о таком? А если нет, и он испытывает те же желания, что и все мужчины, то он просто настоящий джентльмен.
Опал бросила взгляд в зеркало над комодом. Ее грудь в эти дни стала больше и тяжелее, чем обычно. Никогда раньше она не отличалась пышным бюстом; всегда была худенькая и стройная. Но сейчас все ее платья плотно обтягивали грудь. Она машинально дотронулась до сосков. Глаза закрылись, и она представила, что это прикосновение Алана. Его пальцы, должно быть, легкие и нежные… они мягко касаются ее кожи…
Она медленно гладила грудь, воображая, будто это рука Алана. Тепло разлилось по ее животу, и вырвался короткий стон. Последние ночи она просыпалась, чувствуя то же самое, мечтая об Алане. Опал сжала ноги, испытывая тайное наслаждение. Она не помнила, чтобы когда-то раньше ей приходилось чувствовать такое.
Но она понимала, что желать Алана бессмысленно. Он был от нее так далек, как солнце от земли.
Ребенок сердито запищал, устав ждать молоко, и этот звук вернул Опал к реальности. Вздохнув, она взяла малыша на руки.
Алан поднялся с кровати и при помощи веревки пересел в свое кресло. Его мысли сосредоточились лишь на одном: как она там, наверху, кормит мальчика. С того момента, как Опал сказала, что пойдет кормить Роберта, он не мог думать ни о чем другом. Он представлял, как Опал снимает платье, достает налитую молоком грудь и дает ее малышу. Он пытался представить ее грудь, вспоминая ее формы, что видел в ту ночь, когда Опал разбудила его, избавив от кошмаров, и он случайно заметил ее под тоненькой тканью ночной рубашки. Околососковые кружки были большими, темными, с твердыми сосками.
Алан медленно глубоко вздохнул. Он возбуждался от одной мысли о ее обнаженной груди. Через несколько минут придет Опал, и она не должна все это видеть, не должна догадаться, о чем он грезил в ее отсутствии. Ему казалось, она будет ошарашена, узнав, что Алан возбуждается, думая о том, как мать кормит младенца грудью.
Он положил голову на спинку стула, пытаясь сосредоточиться на других вещах. К тому времени, когда Опал должна была вернуться, ему почти удалось совсем избавиться от мысли о ней и о своем желании. Но стоило ей ступить в комнату, как все его старания пошли насмарку. Едва увидев ее, аккуратно одетую и робко улыбающуюся, он снова захотел ее.
Алан постарался улыбнуться.
— Привет. — Он не мог придумать никакой темы, которая бы не касалась кормления Роберта.
— Привет…
— Как Роберт?
— Наелся до отвала и быстро уснул, — сказала она, не успев ничего придумать. Боже, неприлично было даже касаться темы кормления! Алан посчитает ее невоспитанной женщиной. Щеки ее покраснели.
