Доставивший сюда пленных служитель остановился у входа, а все эти мечи в окованных медными бляхами ножнах, бердыши, кольчуги, шлемы, не переступив порога, остались за дверью.
Ананья оглядывал кряжистого Поплеву и тоненькую в стане Золотинку с одинаковым бесстрастным вниманием, не давая ни малейшего предпочтения ни мужеству, ни изяществу.
— Я Ананья, — сообщил он глуховатым голосом.
Поплева сдержанно поклонился.
— А это — доморощенный волшебник Поплева, — продолжал человечек, беззастенчиво тыкая пальцем. — И начинающая красавица Золотинка. — Так буднично произнес он обязывающее слово «красавица» — не насмешливо или многозначительно, а совершенно равнодушно, как если бы сказал «начинающая швея», — что Золотинка вспыхнула. — … Начинающая красавица, которая едва-едва не получила Асакон.
— После всего, что случилось… я все равно не стала бы его просить, — запальчиво сказала она.
— Тем лучше, — ухмыльнулся Ананья и оставил стул, служивший ему точкой опоры. Кроме единственного стула в комнате оставался посудный поставец у противоположной стены и круглый мраморный столик между окнами.
Кошачий, немигающий взгляд медленно переместился — Ананья покосился на горбившегося у очага Кудая и слегка вскинул головой. Колча (ведь это была Колча, пусть лысая!) послушно встрепенулась:
— Зна-е-те что-о… Если Миха подсунул кому-то Асакон, то почему не вам? Кому же еще? — Кудай говорил с несносной приторной угодливостью, разделяя лесть между взятыми под стражу и хозяином, то есть Ананьей. Ничего не сохранилось от самодовольных замашек ученика волшебника. Словно бы, остриженная налысо, Колча окончательно рассталась со своим вывороченным наизнанку естеством, каким был Кудай. — Первому встречному Асакон не доверишь! — внушал он (она?) Поплеве, угодливыми извивами голоса извиняясь за вынужденную настойчивость. И снова для Ананьи: — Ихнее это дело, господин. Больше некому.
— А что, Асакон пропал? — спросила Золотинка.
Понятно, она не получила ответа.
— У меня нет ни малейшего желания запутывать слишком ясный вопрос, — заметил Ананья. — Боже вас упаси утаить Асакон. Нет таких адских пыток, да… нет таких пыток… Меня опасно обманывать.
— У нас нет и никогда не было Асакона, — возразил Поплева. — Нам нечего скрывать и нечего опасаться. Наши отношения с волшебником…
— Тем лучше, — пренебрежительно перебил его Ананья. — Раздевайтесь оба, я хочу убедиться в этом собственными руками.
Золотинка заметила, как большой палец господина Ананьи, без малейшего усилия выскочив из сустава, взбугрился своим основанием на поверхности ладони. Словно палец этот удерживался в пясти одним только кожным покровом… И тут же легко вернулся на место, возвратив ладони естественные очертания. Ананья проделал эту чудовищную штуку с той непроизвольной легкостью, с какой сосредоточенный на важных мыслях человек может облизнуть губы или почесать кончик носа.
Загорелое лицо девушки потемнело, и яркой краской пылали мочки ушей.
— Но девушка… послушайте! Господин Ананья! Это не годится, — проговорил Поплева со сдержанным негодованием.
— Ах да… девичья стыдливость! — сообразил тот. — Все эти прелести, — скользящий взгляд блеклых, лишенных ресниц глаз показал, что имеется в виду, — они к делу не относятся.
Безмолвный знак человеку с пуговкой на макушке, и в комнату, придерживая меч, вошел кольчужник, за ним теснились другие.
— Конечно, я понимаю… Если бы какая добрая женщина, — пролепетала Золотинка, беспомощно озираясь.
— Глупости! — беспокойные пальцы Ананьи — пухловатые и белые, как черви, — развернулись, извиваясь. Он сделал шаг, и Золотинка отшатнулась, не в силах совладать с ужасом перед этими гибкими руками, перед бесцветным взглядом не имеющих глубины глаз.
И Поплева — он прерывисто дышал, не разжимая губ, — рванувшись, подхватил за осевую ножку мраморный столик, взмахнул этим малоповоротливым оружием над собой так, что задел потолочную балку — стража отпрянула. В следующее мгновение засверкали клинки, опустились, нацеливаясь, лезвия бердышей. С естественным для бескостного существа проворством Ананья шарахнулся под защиту кольчужников, а Кудай сдавленно взвизгнул.
