– Уговорили, – согласилась Гэлис. – Я договорюсь с капитаном, чтобы он завтра послал за Поломой лодку.
– Тогда до завтра, – сказал Гос, поклонившись.
Не успел он дойти до двери каюты, как та распахнулась и на пороге возникла Китайра – стройная, высокая и красивая. Ее одежда была влажной от морских брызг.
– Ты была на палубе? – спросила Гэлис.
– Да. Там просто восхитительно. Кажется, море понемногу начинает мне нравиться.
– Здравствуйте! – сказал Гос, обращаясь к Китайре. Ее появление стало для него неожиданностью.
– Здравствуйте, командующий! Простите, что не сразу заметила вас.
– Я как раз собирался уходить, – ответил Гос.
– Не хочу вам мешать, – сказала Китайра. – Если вы работаете, я зайду позже.
– Все в порядке, дорогая, – ответила Гэлис. – На сегодня мы закончили.
– Было очень приятно вновь увидеть вас, – покраснев, сказал Линседд.
– А мне – вас, – непринужденно ответила Китайра и шагнула в сторону, уступая ему дорогу. – Странный маленький человечек, – заметила она, когда они с Гэлис остались одни.
– Зато очень умный и беззаветно предан принцу.
– Несомненно. Но все-таки он маленький. И очень странный.
– У меня было трое детей, два сына и дочь. – Розалла Серпин начертила три линии на мачте, покрытой коркой морской соли. – Их отец умер от чахотки, когда первенцу не было и десяти. От этой же хвори скончался и старший сын. А крошка Рози, моя дочурка, ушла в лучший из миров, когда у нее случился выкидыш.
Розалла пожала плечами и стерла ладонью две линии.
– Мне очень жаль, – произнесла Эриот. – А что стало с ми ним вторым сыном?
– Ровальд сбежал из дома и, как говорят, стал моряком. А впрочем, до меня доходили разные слухи, – сказала Розалла и стерла с мачты третью линию. – Вроде бы он плавал на торговом корабле. А может быть, и нет. Я оказалась в приюте. А где твоя семья?
– У меня больше нет семьи, и никто не берет меня на работу жестянщицей. Новая колония – мой единственный шанс сохранить свободу. Оставшись в Омеральте, мне пришлось бы в конечном итоге выйти замуж и нарожать детей.
– Тебе не хочется иметь детей?
Эриот посмотрела на свои руки. Они огрубели от работы с инструментами, кожа была сухой и потрескавшейся.
– Не знаю. А вам хотелось?
Розалла негодующе надула щеки, затем медленно выдохнула.
– Не помню, – честно призналась она.
– Я покинула Омеральт потому, что не хочу быть никому обязанной, – решительно произнесла Эриот.
Ее до сих пор била дрожь при воспоминании о тех унижениях, которые она испытала после смерти отца, умоляя его старых знакомых взять ее на работу. Каждый раз девушка получала отказ – слишком сильны были вековые традиции и предрассудки.
Розалла в упор посмотрела на нее.
– Это нелегко для любого, не говоря уже о женщине. Особенно молодой женщине без семьи.
– А вдруг в новой колонии все будет иначе?..
– Колония-то, может, и новая, да вот люди все те же, старые.
Эриот кивнула, словно соглашаясь с правдивостью этих слов, но гордость ее была уязвлена. Девушка отказывалась верить в то, что в мире не происходит никаких изменений. Она больше никогда не станет никого умолять, даже если ей придется умирать от голода.
– Хочу прогуляться по палубе. Нужно немного проветрить легкие.
– Что ж, сходи. Моим легким уже ничто не поможет. Увидимся позже – там, внизу.
Эриот втайне порадовалась, что осталась одна. Ей даже стало чуть легче на душе. На палубе она чувствовала себя более уверенно – особенно тогда, когда думала о своем будущем. Внизу, в трюме, девушке казалось, будто она находится взаперти. Точно так же было и в Омеральте, где она провела всю свою жизнь. А здесь мир открывался перед ней, подобно распускающемуся весеннему цветку, а над головой простиралось безоблачное голубое небо. Эриот верилось в то, что даже невозможное когда-нибудь станет возможным.
Девушка шла по направлению к корме, когда дверь под полуютом открылась и оттуда вышел человек, который занимался вербовкой добровольцев для колонии. Она уже видела его на палубе, но сейчас не стала с ним здороваться. В Омеральте ей пришлось призвать на помощь всю свою храбрость, чтобы заговорить с ним.
