Сколько же можно в Восточной Европе прочерчивать цивилизацией границ? Не лучше ли принять, что их на этой земле нет вовсе, ибо пространства — размытый этнокультурный континуум между цивилизациями коренной романо-германской Европы и России? А все восточно-европейские конфликты, которые Хантингтон полагает цивилизационными, квалифициро как псевдоцивилизационные? Поскольку сталкиваются в них народы, "зависающие" между цивилизациями, пытаясь самоотожествиться с какой-либо из них и порою достигая этого в собственных глазах, но не обязательно в глазах людей, принадлежащих к основной этногеографической платформе данной цивилизации.
Если обратиться к Средней Азии, трудно не признать, что панктюркистская доктрина как конкурирующая и контрастирующая с панисламизмом, вытекает из особого геополитического и цивилизационного отношения тюрок к иным народам — а заключается эта особость именно в промежуточности основного массы тюркских земель между араба-иранским Средним Востоком и цивилизациями России и Евро-Атлантики. Отсюда и тюркское "евразийство". К востоку от Каспия тюркская Средняя Азия продолжает тот же гигантский межцивилизационный пояс-лимитроф, который тянется через Восточную Европу и Кавказ, с захватом Анатолии, ибо есть все основания включить в него поддавшуюся "вестернизации" Турцию. Продолжением того же пояса оказываем ареал проживания тюрко-монгольских, алтайских народов, исповедующих исл и буддизм в краю сближения платформ России и Китая. Нам кажется, что этот пояс вполне оборвался в Приморье, где китайцы вплотную надвигаются на малоосвоенные российские земли, — но тут же мы видим его завершение на Корейском полуострове, заселенном тоже алтайским, буддистским народом, родственным по языку тюркам, монголам и маньчжурам. Так строится альтернативная версия цивилизованной геополитики, вместо безостаточного раздела мира на цивилизации, по Хантингтону.
Соответственно в истории России с XVI по конец XX в. выявляем две большие геостратегические парадигмы, формально различающиеся ее отношением к этой территориальной дуге. Для парадигмы великоимперской типично стремление России вобрать в себя Великий Лимитроф до конца, дав ему свое имя. Пределы же Лимитрофу лежат там, где начинаются платформы других цивилизаций: на Западе это переход от Польши к Германии и германский восток, откуда начинается романа-германская Европа, на юге же такой предел — узбекско- таджикская зона, средневосточное преддверие. Абсорбируя Лимитроф, Россия обретает возможность реализоваться как геополитическая сила непосредственного в жизни соседних цивилизаций — Евро-Атлантики и Среднего Востока. При этом данные платформы становятся сферой ее прямых геополитических интересов, тогда как более отдаленные ареалы, вроде Черной Африки и Латинской Америки, могут принадлежать, самое большее, плану ее интересов миросистемных, не выводимых впрямую из ее пространственных позиций. "Россия-Евразия" расшифровывается как "Россия с Евразией", с прямым включением значительной части Великого Лимитрофа.
Другая парадигма геостратегии была, в какой-то мере, представлена Россией в XVI–XVII в.в. и, верно, будет типична для эпохи, начинающейся при нас. Для этой парадигмы характерно отождествление России с базисной ее платформой, лежащей среди Великого Лимитрофа. Если говорить конкретно о сегодняшнем дне, то сейчас Россия как бы экстериоризирует, овнешняет Великий Лимитроф. В моей статье "Остров Россия" (Полис, № 5) я прослеживаю историческую увязку между принципом формирования "России-Евразии", интериоризирующей Лимитроф, и российским цивилизационным комплексом "похищения Европы", отождествляющим историческое бытие России с ее проявленностью в геополитике Европейской, романа-германской платформы.
Основываясь на этих системных зависимостях, спросим: какие последствия способна повлечь в цивилизационном плане геополитическая экстериоризация Великого Лимитрофа? Прежде всего оказывается разрушен трафарет России "великой страны с несметными людскими ресурсами". Обращение к цивилизационной геополитике и сопоставление России по площади и численностью населения не с теми или иными соседними странами, но с цивилизациями евроатлантической, китайской, индийской, средневосточно-исламской обнаруживает ее главную особенность. Ее основное, русское, популяционное ядро именно для ядра цивилизации крайне малочисленно, нам в этом отношении уступают только японцы, если принимать их, на их крошечных островах, за отдельную синтоистскую цивилизацию. Между тем геополитическая самоидентичность нашей цивилизации вытекает из контроля над огромным пространством, которое русским трудно и удержать, и освоить, но за которое они должны держаться и бороться ради цивилизационного самосохранения. Haша малочисленная цивилизация оказалась, однако же, очень цепкой, на 300 лет попросту сняв вопрос удержания собственной ниши тем, что сублимировала его экспансии на Великом Лимитрофе, подчиняя себе массы населения, включаясь в геополитическую жизнь соседних цивилизаций, особенно евро-атлантической, пока, наконец, во второй половине XX в., в противоборстве с консолидировавшейся Евро-Атлантикой, цивилизацией-лидером современного мира, "Россия-Евразия" выдвинулась на роль второй глобальной силы, определявшей перспективы человеческого рода.
