Что касается русского феномена, то здесь все обстоит несколько иначе. Обращает на себя внимание следующая особенность. После Петра I и Екатерины II, во внешней политике которых легко прослеживается защита национальных интересов, российским правителям все чаще изменял здравый смысл. Русские солдаты теперь умирали не за новые владения (своей земли хватало уже с избытком) и не за колониальные товары (чай, кофе, алмазы), что для европейцев тогда было как раз делом обычным и понятным, а за идеи и веру.
К тому же в этот исторический период Россия не раз, откликаясь на просьбу о помощи, вмешивалась в международные дела на стороне слабейшего, без всякой выгоды для себя. Парадокс, однако, в том, что обычно, едва дело было сделано, «русского медведя» тут же от греха подальше общеевропейскими усилиями (нередко при участии и самих спасенных) стремились снова загнать назад в берлогу.
Другие великие державы в своих геополитических устремлениях были намного рациональнее (или циничнее) России. В результате в Азии долгое время доминировали англичане, в Южной Америке – испанцы, в Африке – французы и немцы, но «русского медведя» все равно почему-то чаще других подозревали в стремлении к мировому господству. Отчасти это объяснялось, конечно, размерами «зверя» – загривок в Европе, хвост в Азии, что не могло не пугать, но причина не только в этом.
Тогдашнее «нестяжательство» России во внешней политике можно при желании оценивать с диаметрально противоположных позиций, делая упор либо на благородстве русских, либо на их чрезвычайной непрактичности. Слово «прагматизм» вошло в обиход русских значительно позже, чем на Западе.
Может быть, как раз эта непривычная для западного человека русская политика, где чувство, вера, а затем и идеология очень часто преобладали над здравым смыслом, стала одной из причин, почему мир привык смотреть на Россию с настороженностью. Прагматику с прагматиком договориться всегда проще, нежели прагматику с романтиком или, того хуже, с человеком, одержимым какой-либо идеей. А непредсказуемость в политике уже серьезнейший мотив для опасений.
Как ответная реакция у русских появился свой собственный комплекс. В глубине души у многих укоренилась обида на «черствый и меркантильный» Запад за неблагодарность и эгоизм, которые, с их точки зрения, и мешают установлению стабильных добрососедских отношений. К тому же добрососедских отношений русским обычно бывает мало, они хотят именно дружбы. А дружба и расчетливость действительно сочетаются плохо.
Итак, о взаимном стрессе и его исторических корнях.
>Часть первая
Русские идут!
Самые первые залпы информационной войны на российско-западном фронте стали раздаваться еще в эпоху Петра Великого. В те времена в некоторых западных странах российскому реформатору доставалось от авторов различных пасквилей немало. В ответ и сам Петр не раз лично корректировал огонь своих пропагандистских батарей.
Именно при Петре I разговоры о русской угрозе стали постоянным фоном. Просто в моменты обострения отношений с Россией они резко усиливались, а в «хорошие дни» отходили на задний план – «уползали» на заранее подготовленные позиции. Однако полностью уже никогда не исчезали. Даже когда на политическом небосклоне, казалось бы, не было ни облачка и ярко светило солнце, на Западе всегда находился какой-нибудь махровый русофоб, а в России столь же махровый «патриот-антизападник», который с наслаждением занимался своим шаманским камланием: «про запас».
Грязные политтехнологии начала XIX века («Завещание» Петра I)
Все пропагандистские нападки на Петра I при его жизни не идут, однако, ни в какое сравнение с той атакой, что обрушилась на реформатора уже после его смерти. Объяснение этому феномену лежит на поверхности: петровские идеи и начинания оказались столь мощными по своему потенциалу, что намного пережили своего творца. Следовательно, кто-то пытался петровским идеям следовать, а кто-то продолжал с ними бороться. Самым известным продуктом политических технологов конца XVIII – начала XIX века стало фальшивое завещание Петра Великого, где российский император якобы начертал грандиозный план завоевания русскими чуть ли не всего мира.
