Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика - страница 36

Безусловно, без всяких оговорок нельзя категорично утверждать, что внешнеполитическое положение Российской империи в тот период было безупречным, или не заметить возникавших тогда проблем и допущенных промахов, во многом порожденных мистицизмом и сентиментально-романтическим восприятием политической действительности Александром I. Но в оценках М.К. Чинякова заложено слишком много противоречий, которые бросаются в глаза.

Международная ситуация после 1815 г. не уникальна, есть с чем ее сравнивать. Можно привести множество примеров в мировой истории, когда бывшие союзники, одержав победу над сильным противником, вступали в споры меж собой и становились на путь конфронтации уже друг с другом. Одно противоборство заканчивалось, но из-за диссонанса интересов в измененном миропорядке начиналось новое. И после изменения «политического пейзажа» в 1815 г. каждая держава-победительница не была заинтересована в усилении влияния какого-либо государства, а не только России, хотя ее в первую очередь. Поэтому разве что в плюс всем европейским политикам того времени (а Александру I больше чем кому-либо) необходимо поставить тот факт, что при наличии взаимоисключающих устремлений разных государств и противодействия друг другу была разработана и принята Венская система. Да, она существовала как союз монархов в борьбе против вероятных революций, но именно это и дало возможность избежать больших войн и худо-бедно ли обеспечить Европе «долгий мир» до 1853 г. И абсолютно прав В.В. Дегоев, считающий, что «зачастую критика в адрес творцов Венского порядка обуславливается, как ни странно, именно тем фактом, что у них слишком многое получилось. А с тех, у кого получается, всегда особый спрос. От них ожидают чего-то большего, этакого несбыточного совершенства — тем более, когда на дипломатической сцене священнодействует такое созвездие талантов, как Александр I, Калери, Талейран, Меттерних. Заслуга политиков 1815 г. — не в исчерпывающем разрешении стоявших перед ними проблем, а в выработке прагматических методов решения»^>{96}. По нашему мнению, в тот период было трудно придумать другую политическую комбинацию для сохранения долгого мира в Европе, кроме Священного союза монархов.

Не стоит, считаю, и умалять роль России на континенте, даже в контексте весьма нелицеприятного тезиса о том, что она являлась «жандармом Европы» в первой половине XIX столетия[98]. По степени своего влияния она была и оставалась ведущей державой, после 1815 г. ее с полным основанием можно даже назвать primus inter pares великих мировых государств. Да и абсолютно непонятно, как европейцы могли не считаться со страной, которая внесла решающий вклад в сокрушение Наполеона, мало того, с империей, обладавшей, на тот момент колоссальной, по европейским меркам, территорией, и имеющей такой огромный военный потенциал[99]. С XVIII века, с момента возникновения империи и включения России в европейскую систему международных отношений, наша держава одним только фактом своей мощи (даже, когда была ослаблена) заставляла считаться любых соседей и партнеров. Безусловно, Россию стали бояться еще больше как раз после 1815 г. Страх «русской угрозы» сам по себе оказывал влияние, а в период с 1815 по 1825 гг., благодаря международному авторитету Александра I, Россия приобрела самые крепкие (как никогда) позиции в Европе. Важное значение в данном случае имели весомость и реноме политического деятеля, каковыми обладал Александр I. Не просто так в 1814 г. Сенат постановил преподнести ему титул «благословенного, великодушного держав восстановителя». Например, наследовавшего трон Николая I европейские монархи считали неопытным и неискушенным в политике молодым человеком и гораздо меньше стали считаться с русской позицией. Касательно вмешательства во внутренние дела других государств, то слава Богу, что Александр I не посылал тогда русские войска за пределы своих границ. Да и для России не стояла задача демонстрации своих военных мускулов любой ценой. С лихвой хватает того, что, например, в исторической памяти венгерского народа 1849 год невольно сравнивается с 1956 годом. Кроме того, российский император не для того вступал в многолетнюю борьбу с Наполеоном, чтобы, встав во главе Европы, взять за образец его манеры и поведение, или подражать Людовику XIV, ведь достаточно хорошо известно, что русский царь критически относился к Бурбонам. Он руководствовался собственным пониманием идеи общеевропейского согласия (что выгодно России, то выгодно и Европе). Не следует также поверхностно оценивать события на международной арене, исходя только из тезиса «за державу обидно». Более продуктивно, на наш взгляд, рассматривать внешнеполитическую проблематику в тесной взаимосвязи с внутриполитическими событиями, общественными настроениями и финансовым состоянием государства, так как, например, сделал в своей книге О.Р. Айрапетов