Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика - страница 26

Сам Александр I проявлял большую дипломатическую активность, в первую очередь, по отношению к Пруссии. После переговоров в 1811 г. в Царском Селе с начальником прусского Генерального штаба Г. Шарнгорстом (прибыл под чужим именем) даже был подготовлен проект военной конвенции^>{65}. Но она не обеспечивала безопасность Пруссии и Фридрих-Вильгельм III не ратифицировал предполагаемый договор. Можно, конечно, говорить в данном случае о прусском «эгоизме», но ясно, что уже в начале военных действий Пруссия как государство было бы стерто с географической карты французскими войсками^>{66}. В данном случае, «эгоизм» был продиктован трезвым расчетом и интересами сохранения государственности, а пруссакам не оставалось иного выбора, как «под пушками корпуса Л.Н. Даву» выставить воинский контингент против России. Также поступили и австрийцы, но отплатили той же монетой, что и Россия в 1809 г. Их корпус не превышал 30 тыс. человек (а действия, обещали дипломаты, «по возможности будут ограничены»), русско-австрийская граница оставалась статичной и неприкосновенной для сторон, а правительства согласились даже поддерживать тайные контакты во время войны^>{67}. В сложившейся тогда ситуации это более или менее устраивало Россию. Весьма примечательно было то, что ни Пруссия, ни Австрия — не объявляли войну России^>{68}.

Говоря о начале кампании 1812 г., часто возникает вопрос о превентивном характере войны Наполеона против России^>{69}. Мол, французский император очень не хотел этой войны[71], но вынужден был первым перейти границу в силу существования реальной русской угрозы[72]. Хотя подобная риторика очень напоминает неуклюжую хитрость волка из крыловской басни, попробуем разобраться в этом моменте поподробнее. Необходимо заметить, что разведки сторон очень внимательно следили за передвижениями и концентрацией войск своего будущего противника[73]. При тогдашнем несовершенстве средств связи при передачи разведданных, сведения поступали с некоторым опозданием, но тем не менее и Наполеон, и русское командование приблизительно представляли себе общую ситуацию с войсками противника на тот или иной момент^>{70}. Три русских армии к началу войны на западной границе имели в своих рядах 200—220 тыс. человек. У Наполеона только в первом эшелоне было сосредоточено 450 тыс., а во втором — более 150 тыс. бойцов. Какой военный специалист поверит, что такие силы были собраны французским полководцем для обороны? Такая мощнейшая (беспрецедентная по тем временам) группировка сил не могла быть собрана за несколько дней, ее создание требовало колоссальных организационных и финансовых издержек, и она явно предназначалась для ведения активных наступательных действий.

Наполеон как опытный полководец отлично понимал, что война начнется не раньше весны 1812 г. и первоначально исходил из того, что русские войска первыми нанесут удар по Восточной Пруссии и Польше. Такой сценарий развития военных действий был для французского полководца предпочтителен, поскольку в таком случае у него появлялись бы шансы, используя громадное численное преимущество, победоносно решить на приграничных территориях исход войны, провести быстротечную кампанию, даже, может быть, не вторгаясь на территорию России. Да и с политической точки зрения Наполеон в глазах европейского общества выглядел бы тогда в выигрышном свете — жертва русского нападения, войны не желал, а вынужден был защищать Европу от нашествия русских варваров.

Но Александр I не дал поймать себя в умело расставленные сети и не поддался подобному соблазну. Причем, действительно существовал разработанный русский план 1811 г., по которому Россия и Пруссия при возможной поддержке поляков должны были начать военные действия[74]. Этот превентивный план изначально оказался несостоятелен — патриотическое польское дворянство связывало свои надежды на возрождение былой Речи Посполитой только с именем Наполеона. Поскольку ожидания склонить поляков на свою сторону сначала не оправдались, а позже стало известно, что и пруссаки выступят на стороне Наполеона, русское командование до весны 1812 г. не исключало возможности перехода первыми границы, а для реализации этого гыана проводились соответствующие мероприятия