Есть, правда, и серьезный осложняющий (для исторического мейнстрима) момент: протокол процесса над Курбским, проходившего в октябре 1559-го в Особом трибунале, не сохранился: он сгорел вместе со всем архивом Трибунала во время Великого пожара 1564 года. Та же судьба постигла и оригиналы Иоанновых ответов. Поэтому ход процесса, суть инкриминируемых князю деяний, аргументация обвинения и защиты, описание представленных сторонами доказательств — всё это известно нам лишь в кратких сторонних изложениях, полнота и объективность которых всегда может быть поставлена под сомнение.
Тем не менее профессиональное сообщество историков полагало совокупность имеющихся косвенных данных достаточной для того, чтобы числить «теорию шпионского триллера» (столь любимую литераторами и иными «вольными сынами эфира») по категории конспирологического зашквара. Точнее — полагало вплоть до самого недавнего времени, а именно — до 30 марта 2023 года.
2
Москвичи славятся на всю Россию как «ходячие собрания фобий». Если вспомнить, через что им некогда пришлось пройти, всё это вполне извинительно — ну, кроме разве что реально напрягающей приезжих местной кулинарной традиции совать чеснок во что ни попадя. Достаточно вспомнить впечатления от Московии ну хоть того же Джайлса Флетчера:
Что ни шаг — то погост, за погостом — шинок,
Весь народ состоит из одних голодранцев,
Да к тому же любой обожает чеснок —
В этом смысле они даже хуже голландцев.
Понятно и их стремление как можно меньше соприкасаться с подземными горизонтами родного города и вообще «касаться до грунта» (местный сленг). Что, кстати, привело к любопытному экономическому эффекту. Городской совет век за веком правдами и неправдами саботировал в историческом центре Москвы любые градостроительные инициативы, требовавшие сколь-нибудь масштабных подземных работ (включая метро). В итоге «Старая Столица» была признана «Самым аутентично-средневековым городом Европы», и живет сейчас припеваючи за счет одного лишь туристического бизнеса (пока ее дотационная до потрохов промышленность доживает свой век в Коломенском, Капотне и Серебряном Бору).
Однако жить без подземных коммуникаций современный город не может при любом градусе местных фобий и табу. И вот, в упомянутый выше мартовский день, при прокладке оптоволоконных кабелей по пустотам культурного слоя XVI века в районе Арбатской площади, инженер связи Сергей Зинченко заметил и извлек из полускрытой натеками трещины в древней кирпичной кладке обрывок странной на вид и на ощупь бумаги: угловая часть (правая-верхняя) более обширного листа, размером чуть побольше бумажной салфетки, обгорелая с внутреннего края. Разглядев на ее замызганной поверхности «церковно-славянские буквы», причем явно рукописные, а не печатные, инженер призадумался. С одной стороны, штука, похоже, древняя и интерес для историков наверняка представляет; с другой — совать эту бумагу, грязную и волглую от подземной сырости, в карман не хотелось: хрен его знает, какая там зараза на нее налипла за те века? Посему он нашел компромиссное решение (от которого кондрашка хватила бы две трети палеографов): сфоткав на телефон и текст, и стену с той трещиной (ибо был человеком аккуратным и грамотным), он положил бумагу «подсушиться» на рефлектор лампы-переноски (не светодиодной, а обычной, накаливания) и занялся дальше своим штатными подземными делами.
Проведав же минут через десять свою находку, инженер вытаращил глаза от изумления: между четырьмя строками исходных, черных, «глаголей и ятей» проступили еще три — с буквами ярко-синего цвета! Отчетливо запахло зачином «мистического триллера», или по крайней мере «исторического детектива». Человек более робкий и нервный либо засунул бы — от греха! — странную бумагу обратно в ту же трещину, либо кинулся бы со всех ног сбагрить ее, с рук долой, Властям — выбирая на ходу между Государственной Библиотекой и Государственной Безопасностью (в чьих необозримых неразобранных архивах она оказалась бы погребена столь же надежно, как и в предыдущем своем нечаянном кирпичном саркофаге). Зинченко же, оправившись от первого шока, сфоткал документ по второму разу (удостоверившись при этом: нет, ничего ему не примерещилось!), засунул его, аккуратно сложив, во внутренний карман,
