Молодой Оливер с трудом собрал разбежавшиеся мысли.
— А что сталось с Ромео?
— С этим? Не знаю толком. Слыхал я что-то о нем... Ага, вспомнил. В Мантуе он влюбился в дочь какого-то маркиза — как же его звали? Монфальконе, Монтефалько что-то в этом роде. Ах, кавальеро, вот это и было то, что вы называете великой любовью! Он даже похитил ее или что-то такое — короче, весьма романтическая история, только подробности я уже забыл: что вы хотите, ведь это было в Мантуе. Но, говорят, это была этакая passione senza esempio, этакая беспримерная страсть, синьор. По крайней мере так рассказывали. Ессо, синьор, — дождь-то уже и перестал.
Растерянный Оливер поднялся во весь свой рост.
— Вы были исключительно любезны, падре. Thank you so much[18]. Разрешите мне оставить кое-что... для ваших бедных прихожан, — пробормотал он, краснея и засовывая под тарелку пригоршню цехинов.
— Что вы, что вы, — ужаснулся падре, отмахиваясь обеими руками. — Что вы вздумали, столько денег за кусочек веронской колбасы!
— Здесь и за ваш рассказ, — поспешно оказал молодой Оливер. — Он был... э-э-э... он был весьма, весьма... не знаю, как это говорится... Very much, indeed[19].
В окне засияло солнце.
1933
