Натянув свитер, я не торопясь снял с вешалки куртку и, держа ее перед самым носом Кирилла, стряхнул с бортов несуществующие пылинки. Кирилл насторожился, но еще не совсем. Я надел куртку, одернул борта, посмотрел на себя в зеркало. Очень даже здорово я выглядел, это было видно по ревнивому взгляду Кирилла. Я надел плащ, снял с вешалки фуражку.
— Пошли! — сказал я.
Кирилл взглянул, увидел и обомлел.
— Постой, постой! — страстно зашептал он, вцепившись мне в плечо. — Это что у тебя за фуражка, а? — Он распахнул мне полы плаща. — И этот… костюм и ботинки? Откуда? Когда?
Вошла мать с сияющим лицом:
— Опоздаете, ребята, скоро семь.
Мы вышли в темноту. Еще горели звезды, и под ногами в лужицах похрустывал ледок.
Кирилл, страстно любивший форму, всю дорогу никак не мог успокоиться. Он клял все на свете: и своих родителей, оберегавших его от пионерии и комсомолии, и самого себя — «безвольного и бесхарактерного», а в конце заявил:
— Ну и везет же тебе! — И тут же поправился: — Собственно, почему «везет»? Настырный ты, вот и везет. А я… — и махнул рукой. Потом молчал весь остаток дороги, явно переживая свою «неустроенность».
В мастерских возле доски приказов толпились ребята. Желающих было много, а в списках значилось только двести человек. Кто находил себя — радовался, кто не находил — печалился. Подошли и мы. Кирилл в списках значился, меня — не было. Мне стало неуютно.
У Кирилла на лице то радость, то печаль — переживает за меня. Хороший парень этот Кирилл!
Кто-то тронул меня сзади за плечо. Я обернулся. Это был Дубынин. Дернул шеей, молча приглашая меня следовать за собой.
Отвел в сторону, дал наставление:
— Держись ближе ко мне. Когда будет построение, встанешь в строй, понял?
Еще бы не понять, конечно, понял! Я и сам думал встать в строй, ну, а сейчас и того лучше, в случае чего будет поддержка от старосты группы.
Наконец все успокоилось. Не принятые ушли, остальные принялись, по выражению Кирилла, «обнюхиваться».
У меня уже было много друзей. Наши фуражки со значками «Добролета» были как пароль: встретимся, небрежно козырнем друг другу и проходим дальше, к зависти и недоумению других.
Появился Николай Степаныч в своей турецкой феске, что-то сказал Дубынину, тот, расталкивая встречных, побежал в контору, и вскоре раздалась команда:
— Кто прошел в приказе!.. Станови-и-сь! Быстро! Быстро! Разбирайтесь по ранжиру!
Старосты групп, толкаясь, сортировали ребят по росту:
— Ну, ты куда забрался?! Давай на левый фланг! А ты там, эй, каланча в тюбетейке! Чего торчишь на камчатке?!
Мы с Кириллом встали было вместе, но нас разъединили: Кирилл был ниже меня ростом. Я стоял на правом фланге десятым или двенадцатым. Ох, и не хорошо же было мне!
Построением командовал коренастый светловолосый человек, одетый во все кожаное.
— Ррравняйсь! — скомандовал он и тут же улыбнулся.
Строй стоял «загогулиной» — команда дошла не до каждого.
Командир пожевал губами:
— Старостам групп навести порядок!
Тут же появились старосты и принялись толкаться и кричать:
— Ноги! Ноги! Носки ботинок должны быть на одной линии! Животы подобрать. Быстро!
Кое-как порядок был наведен. Старосты встали в строй.
— Смиррр-но! По порядку номеров… рррассчитайсь!
— Первый!
— Второй!
— Третий!
— Четвертый!
— Пятый!
На шестом заминка. Строй заколыхался. Всем было интересно посмотреть, кто не знает счета?
Дубынин выскочил злой, как черт:
— Ну? Ты чего запнулся? Шесть! Ну? Шесть!
Молодой узбек в халате, выпучив глаза, шептал про себя: «Быр, икки, уч, торт, беш…»
— Алты! — громко крикнул он.
Все рассмеялись. Командир прикрыл ладонью губы.
— Ну, алты так алты, — сказал он. — Старосты! Помогите рассчитаться!
После подсчета выяснилось: в строю было 156 человек. У меня отлегло от сердца. Сорок четыре человека не пришло. Значит, некомплект и у меня есть еще надежда…
Тут же в строю нам выдали жетоны, по порядку номеров, с четко выведенной цифрой. Мне достался тринадцатый номер. «Чертова дюжина!» Жетон мы должны приколоть к левой стороне груди. Нужно, например, инструктору вызвать кого к доске, он называет номер. Или замечание сделать — тоже номер! Очень удобно.
