— Ты меня соблазняешь.
— Тогда не отпускай меня. Давай посмотрим, что мы сможем выстроить общими усилиями, научимся ли быть семьей за десять лет.
План Джинни нравился Доминику сильнее, чем он готов был признать. Еще несколько минут назад его сердце сжималось и ныло от мысли, что ему предстоит потерять ее. А теперь, целуя жену, принц ощущал, что все встало на свои места, приобрело значение и смысл.
Вибрация телефона на тумбочке возле кровати нарушила ход его мыслей. Принц рассердился, что кто‑то посмел прервать момент, когда перед ним открылись бескрайние горизонты счастья и самый сладкий поцелуй, которому следовало бы длиться вечно. Однако чувство долга пересилило простые человеческие эмоции. Все еще прижимая к себе Джинни, он поднес телефон к уху:
— Я слушаю.
Доминик вылетел из постели, словно его подбросило пружиной, и начал судорожно одеваться.
— Шейх захватил один из наших портов, — пояснил он в ответ на испуганный взгляд жены. — По его мнению, мы недостаточно сильны для контроля над водными путями, и он собирается доказать это, объявив нам войну.
Джинни не могла совладать с дыханием. Ей казалось, что после всех странных вещей, которые она перечувствовала и высказала этой ночью, внезапный отъезд мужа на войну непременно доведет ее до инфаркта.
— Тебе же не придется самому вести войска в бой? — Она схватила его за рукав.
— Нет, мы с отцом будем наблюдать за действиями военных из штаба. Но сначала попробуем решить вопрос дипломатически, потому что меньше всего хотим брать собственный порт штурмом. В худшем случае шейх попробует захватить еще один или двинется по суше вглубь острова. Джинни, мы не увидимся, пока все это не закончится.
Она кивнула, хотя слезы снова подступали к глазам. Что бы Джинни ни думала по этому вопросу, у нее не было права мешать Доминику спасать свою страну. Какая‑то часть ее души даже гордилась им.
Когда Доминик ушел, она легла и попыталась успокоить дыхание, как ее учили на курсах для беременных. Сначала ей казалось, что ничего не получается, потом напряженные мышцы расслабились. Джинни втайне мечтала, что муж будет ходить с ней на курсы, раз уж собрался присутствовать при родах, но не осмелилась предложить.
О том, чтобы заснуть, не могло быть и речи. Джинни зажгла в апартаментах свет, потому что ей — совсем как в детстве — стало немножко страшно, устроилась на диване с книгой и читала до трех часов утра. Живот время от времени сводило спазмом — Джинни начинала волноваться, но гнала от себя мысль, что у нее начались схватки.
К семи утра она перестала верить собственным уговорам и позвонила в апартаменты, выделенные ее матери.
— Мам? Кажется, я рожаю.
— Джинни, милая, иногда на поздних сроках…
— Очередной спазм был намного болезненнее предыдущих… Хорошо. Мне не кажется. Я рожаю. И это больно.
— Держись, милая. Я разбужу доктора и попрошу Салли предупредить Дома.
— Он в штабе, потому что нам объявили войну. Я даже не знаю, сможет ли он прийти.
— Конечно, сможет. Одевайся, служба безопасности отвезет тебя в больницу.
Одевшись, Джинни сходила в спальню и вернулась в гостиную с сумкой, которую инструктор на курсах велела собрать и держать под рукой.
Боль становилась невыносимой. Джинни старалась дышать правильно, но страх мешал сосредоточиться. Ее новая родина вела войну, а она не нашла лучшего времени для схваток. Ребенок собрался на выход раньше, чем его мама, занятая любовными переживаниями, успела к этому подготовиться.
От гипервентиляции Джинни спасла Роуз, за которой следовали дюжие охранники Доминика.
— Салли сказала, чтобы ты ни о чем не беспокоилась. Пойдем, милая, тебя уже ждут.
* * *
Джинни рожала двенадцать долгих часов. Каждые 20 минут она спрашивала, где Доминик, на что мама неизменно отвечала: «Ему передали, он вот‑вот появится». Наконец жена наследного принца Ксавьеры стала мамой здорового мальчика, чуть недобравшего по росту и весу.
— Как вы его назовете? — спросил веселый, довольный доктор.
— Мы не успели выбрать имя. — Она вспомнила Джеймса Тиберия Кирка, шутки и заботу Доминика. Наверное, на войне произошло что‑то страшное, если он не смог присутствовать при рождении первенца.