— Отец, отползай… — шипел Алексей, выдвигаясь на позицию. — И не шевелись, я тебя умоляю…
Дмитрий Иванович делал скорбную мину, страдальчески кряхтел — как же ему сегодня не подфартило… Все трое уже остервенело строчили по «броуновскому движению», воцарившемуся под обрывом. Всадники разворачивали коней, другие сбрасывали автоматы. Вот один повалился, раскинув руки, вот другой… Вот завалилась лошадь, и кому-то отдавило грудь, он извивался, взывал к состраданию — и делал это, пока не схлопотал свою дозу в лоб. Четвертый спешился, спрятался за раненой лошадью и ее мертвым хозяином, начал огрызаться оттуда рваными очередями. Свалились под ноги своих кобыл еще двое — у них просто не было шанса что-то предпринять. Положение бандитов было заведомо невыгодным. Они сами себя загнали в ловушку! Двоим удалось развернуть лошадей, они помчались прочь, пригибаясь к крупам. Но убраться удалось лишь одному — замыкающего метко сбил Коптелый и радостно засмеялся — в принципе, это был его последний патрон…
Оставался лишь один — засевший за крупом лошади. Животное трубно ржало, колотило по земле задними ногами. Стрелок приподнимался, выстреливал одиночными и снова падал за укрытие. Патронов у него, похоже, оставалось с гулькин нос. Алексей всмотрелся — и вдруг иезуитская гримаса улеглась на черную от усталости физиономию. Он перехватил автомат за цевье — и вдруг подался вперед, прыгнул на уступ, расположенный под обрывом! Пуля взрыла дерн за плечом.
— Лешенька, назад! — ахнула Татьяна.
— На хрена, Леха?! — взвился Коптелый.
На хрена, на хрена… А вот хочется ему! Он сиганул ниже, и снова пуля просвистела где-то рядом. Еще ниже, свалился в распадок, перекатился по камням, уходя от очереди, взбившей глиняную пыль — у стрелка, похоже, сдавали нервы. Лихорадочные щелчки — кончились патроны в магазине! Тогда он встал в полный рост и, держа автомат на вытянутой руке, двинулся вперед. А навстречу из-за мертвой лошади поднималось синее от страха существо — в принципе, импозантное, в «хипповом» джинсовом костюме, с мужественными чертами лица, которые напрочь перекосила поперечная гримаса. Мужчина пытался презрительно усмехнуться, но получалось не совсем искренне.
— Кого мы видим… — процедил Алексей. А вот ему презрительная гримаса вполне удалась. — Существо высшего порядка — собственной персоной. Что-то вы разнервничались, Леонид Константинович, с чего бы это? Ведь у вас все под контролем, нет?
Рудницкий попятился, споткнулся, мертвенная синь добралась до шеи.
— Слушай, Корчагин, давай договоримся…
— Вы испуганы, Леонид Константинович? — продолжал глумиться Алексей. — Да уж, это вам не деньги в офшоры вывозить. Как насчет приза по собственному желанию? Созрели?
— Не трогай меня! — взвизгнул Рудницкий, прижимаясь к стене.
— Непривычно, согласен, — издевался Алексей, переступая через мертвую лошадь. — Обычно вас любят. Попробовали бы только не любить. Вы куда, Леонид Константинович? Уже смываетесь? — Он сухо засмеялся, наблюдая, как подгибаются ноги у всесильного хозяина района и тот невольно опускается на корточки.
— Послушай, Корчагин, ну есть же цивилизованные способы… — Его губы, сведенные судорогой, уже почти не слушались.
— А вот вам, кстати, один из них, — Алексей отбросил автомат и стиснул кулаки. — Готовы, Леонид Константинович — до последнего, так сказать, вздоха?
— Сука! — взвизгнул Рудницкий и вдруг резко выхватил небольшую финку из ножен на лодыжке! Бросился, сжав рукоятку нижним хватом, замахнулся, чтобы распороть Алексею брюхо. Детская задачка — отпрянуть с разворотом на девяносто, хват под мышкой, и предплечье ломается, как сухая ветка. И безостановочная, долгая, как бразильский сериал, череда оплеух по физиономии! Он бил методично, не чувствуя ярости — кончилась его ярость, он просто превращал ненавистного врага в фарш. Сломал челюсть, свернул нос, превратил оба глаза в кровоточащие синяки, разбил в труху губы… Рудницкий давно потерял сознание, а Алексей продолжал упорствовать, лупил обеими руками, не собираясь останавливаться. У главы районной администрации больше не было лица, осталось что-то страшное, рваное, «полуфабрикатное»…
