— Господи, да за что мне это? — взмолился адвокат. — Алексей, ну что ты от меня хочешь? Я никто, я тряпка, мне бы до пенсии дотянуть…
— Будешь артачиться — не дотянешь, — жестко заявил Корчагин. — Пора платить по счетам, дорогой адвокат. Если не хочешь разделить участь своих коллег по судебному процессу. Будем давить на твою трусость и на твою совесть. Первое — любая попытка сдать меня Рудницкому или избавиться от меня иным способом будет караться решительно и бесповоротно. Ты же не думаешь, что я работаю один? За тобой пристально и с интересом наблюдают, Лев Михайлович. Со вторым все понятно — надеюсь, остатки совести в тебе еще теплятся. Итак, ты вхож в дом Рудницкого — ну, тот, который в горах… Не делай возмущенное лицо и не ври, что ты ходишь в этот дом не дальше прихожей. Ты частенько отчитываешься перед ним о проделанной работе — на дому, так сказать. Когда он в настроении, то угощает тебя обедом или ужином. Если не в духе — материт и посылает. Возможно, ты не в полной мере владеешь предметом: охрана, собаки, расположение помещений — но кое-что ты, безусловно, знаешь.
— Алексей, сжалься… — застонал адвокат. — Это же опасно…
– Да, не спорю, – допустил Алексей. – Я не презерватив, гарантии безопасности дать не могу. Но опасность, Лев Михайлович, я тебе точно гарантирую, – многозначительно шевельнулась тросточка, – если с этого дня ты не будешь на меня работать. Успокойся, это будет не сегодня. Вероятно, и не завтра. Так что время у тебя есть – все осмыслить и прочувствовать, что наконец-то ты займешься чем-то стоящим и богоугодным. Сейчас ты возьмешь листочек и запишешь на нем номер своего телефона, по которому я могу связаться с тобой в любое время суток. Потом ты закроешь глаза и считаешь до миллиона, дышишь размеренно, обретаешь спокойствие. Никто не должен заметить, что ты взволнован. Надеюсь, что, когда ты откроешь свои честные глаза, меня здесь уже не будет…
Женщина закрыла портативный компьютер и задумалась. Машинально перебрала стопку глянцевых журналов, лежащих под рукой, устремила ищущий взор за окно. Там было солнечно, в саду наперебой кричали птицы, яркое солнце прорывалось сквозь ворохи листвы и блуждало шустрыми зайчиками по подоконнику. По лицу молодой женщины сновали тени. Она о чем-то увлеченно вспоминала. Потом заставила себя прекратить это бессмысленное занятие, выгнала из головы все ненужное, отвлекающее от работы. Однако работать настроения уже не было. Она встала из-за стола, подошла к окну, где царило комфортное алтайское лето, прижалась к подоконнику и распахнула створки. Ей было не больше тридцати. Сравнительно высокая, с неплохой, хотя и какой-то обмякшей фигурой, одетая в джинсы, цветастую майку, выгодно подчеркивающую форму груди. Когда-то круглое лицо удлинилось, заострились скулы, но подбородок при этом остался мягким и округлым. Волнистые пепельные волосы обвивали макушку и фиксировались заколками, отчего ее голова казалась еще длиннее. У молодой женщины были грустные серые глаза, кожа высохла на солнце, немного шелушилась. Несколько минут она пристально смотрела на ухоженный садик, потом взглянула на часы, удрученно качнула головой: работа — тот еще волк. Если ты трудишься за тысячу верст от работодателя, это не значит, что можно целыми днями сачковать и ворошить призраки прошлого. Ей нужно ежечасно доказывать: что написано клавиатурой — не вырубишь и арматурой…
Но с работой определенно не везло — за углом звякнула щеколда. Заскрипела калитка, кто-то вошел на участок. И не один — как минимум двое, она отчетливо слышала, как поскрипывает гравий под ботинками. Молодая женщина отпрянула от окна, в глазах мелькнула растерянность. Или это что-то другое?.. В дверь бесцеремонно застучали. Она взялась за сердце, страшно стало. Но она пересилила себя, пошла открывать.
На крыльце стоял целый наряд сотрудников патрульно-постовой службы и беззастенчиво ее разглядывал. Молодые нахальные лбы, пыльная форма не самого приветливого темно-серого окраса.
— О господи… — сказала женщина, невольно припадая к косяку. — Ребята, вы ничего не напутали?
