— Как дедушка? — наконец спросила я.
— Не очень хорошо, дорогая. Не знаю, что с ним. Доктор это как-то называет. Он называет это сосудистой недостаточностью. Говорит, что состояние всех его вен и артерий ухудшилось. Вот почему дедушка больше не может ходить и плохо понимает. В больнице не могут сказать, поправится ли он когда-нибудь и увидим ли мы его снова здесь, дома.
— Как жаль.
Мне действительно было жаль. Одиночество и тревоги сказывались на моей бабушке. Трудно поверить, что она так состарилась за те несколько дней, которые я здесь провела.
— Видишь, дорогая, мы с твоим дедушкой никогда не расставались целых шестьдесят два года. Ну, с того времени, как случилась большая война. Помни, ни одного дня, а теперь мы не видимся уже несколько недель. Без него я чувствую себя такой потерянной.
Она стала рыться в своих многочисленных карманах, ища носовой платок, и, найдя один, высморкалась.
— Что ж, уже поздно, дорогая, и я устала. Пойдем спать?
— Конечно, бабуля.
Она поцеловала меня и пожелала спокойной ночи. Придвинув валик к двери, я вернулась к мягкому креслу и выключила газовый обогреватель. Затем села, чтобы немного подумать.
Одно мгновение я была готова все рассказать бабушке, выдать все, что видела, все свои страхи и подозрения. Но когда увидела печаль в ее глазах, морщины усталости на лице, мне не хватило духу еще больше огорчить ее. Но была еще одна причина, почему я в последнюю минуту решила не говорить бабушке о том, что происходило. Мне очень хотелось еще и еще раз видеть своих давно умерших родственников. Желание выяснить, что с ними случилось, крепло, как и любопытство узнать, чем все кончилось. А страх развеять «чары» тем, что я все расскажу бабушке, заставил меня молчать. Казалось, будто я посвящена в тайное братство, секреты которого другим не положено знать. Я и в самом деле стала бояться, что расстрою ход разворачивавшихся событий и больше не увижу Джона, Гарриет и Виктора.
Действительно, попав во власть их переживаний, я чувствовала их страсти, стала свидетельницей их радостей и горестей. Умершие Таунсенды передавали мне свои чувства. Как же мне не ощущать кровного родства с ними? Во всем этом таилось нечто особенное, не имевшее отношения ни к этому миру, ни к современной жизни. И я начала дорожить Таунсендами. Буду ли я все еще любить Виктора, — печально думала я, — после того, как стану свидетельницей его ужасных преступлений?
Мне не хотелось думать об этом. Пока не хотелось.
Вдруг мое сердце дрогнуло. Передо мной был Виктор Таунсенд. Он стоял у камина, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Мой прадед покачивался на каблуках и разговаривал с тем, кто сидел в кресле рядом со мной.
— Мне пришлось идти на риск, Джон. Мне пришлось еще раз вернуться домой, до того как ехать в Эдинбург. Через пять месяцев я получу диплом, и тогда из Лондона отправлюсь прямиком в Эдинбург. И кто знает, когда мы снова увидимся!
— Ты рискуешь тем, что войдет отец и вышвырнет тебя отсюда.
— Да, я знаю. Но он редко возвращается из пивной до восьми часов, так что я смогу некоторое время побыть с семьей.
— Мать тоже не хочет видеть тебя.
— Да, я знаю. — Виктор мрачно посмотрел на ковер. — Ей хотелось бы, но она боится отца.
— Виктор, мы все, кроме тебя, боимся его. Ты думаешь, что мне не хотелось бы поехать в Лондон, как и тебе, и стать джентльменом? Ты сейчас даже говоришь чертовски правильно. Ты знаешь это? Никто не скажет, что ты из ланкаширских парней! Правда, Виктор, только у тебя хватило смелости пойти против его воли. И поэтому я восхищаюсь тобой.
Я смотрела на лицо Джона, пока он говорил. В его глазах мелькнула тень печали.
— Да, я восхищаюсь тобой. Меня не радует работа клерка на заводе. Но мне приходится довольствоваться этим, правда? Отец выгонит меня, если я пойду против него, а мне некуда податься. Тогда как ты, братец, все-таки получил эту чертову стипендию!
Виктор поднял голову и рассмеялся. Его глаза загорелись, и при виде его красивой улыбки у меня поднялось настроение.
— Брат, ты вполне доволен восемью фунтами, которые тебе платят каждую неделю, и ты знаешь это. К тому же не я, а ты станешь наследником отца. Я уже не числюсь среди Таунсендов.
