Трое детей позировали на ступеньке крыльца перед домом. У маленькой девочки лет пяти или шести было некрасивое лицо, хотя кто-то очень постарался разодеть ее в пух и прах. Детский передник, отделанный оборками, и ленты в волосах не скрывали, а, наоборот, подчеркивали ее невзрачную внешность. Другой мальчик был моложе Виктора, отличался более мягкими чертами лица и неуклюже стоял рядом с Виктором. Виктор Таунсенд был самым старшим и возвышался над остальными.
— Они сфотографированы перед своим старым домом в Лондоне, — пояснила бабушка тоном, который говорил, что эта тема ей не очень приятна. — Наверно, это было в тысяча восемьсот восьмидесятом году, незадолго до того, как они купили этот дом. Отец Виктора, твой прапрадедушка, работал в Лондоне в промышленной компании кем-то вроде начальника, и его направили в Уоррингтон открывать новый завод. Когда они приехали сюда, этот дом только построили. Они первыми вселились в него.
Я не отрывала глаз от лиц из прошлого.
— Я ничего не слышала о нем, о Викторе, — пробормотала я. — Мать ни разу не обмолвилась о своем дедушке.
— И не обмолвится.
В голосе бабушки вновь послышались суровые и мрачные нотки.
— Почему? Разве она не знала его? Если он приходился ей дедушкой, то она должна…
— Виктор Таунсенд давно исчез. — Бабушка уставилась на голубые языки пламени обогревателя. Пока она говорила, ее глаза оставались неподвижны. — Даже я и то не познакомилась с ним, а он был отцом моего мужа. Он исчез за день до того, как родился твой дедушка, и с тех пор о нем ничего не было слышно.
Меня зачаровало это лицо на фотографии. В неопределившихся чертах юности уже угадывались сила и характер, которые впоследствии будут отличать этого человека.
— Разве никто не знает, что с ним произошло?
— Всякое рассказывают. Кто-то говорил, будто он подался в моряки. Кто-то говорил, что он обзавелся новой семьей в Норфолке. Другие говорили…
Наконец я оторвала взгляд от фотографии.
— Продолжай. Что говорили другие?
Но бабушка сердито покачала головой.
— Я и так уже слишком много сказала. Позволь мне лишь заметить тебе, что Виктор Таунсенд был плохим и злым человеком, воплощением самого дьявола. Вот таков был Виктор Таунсенд. И когда он исчез, никто и слезинки не пролил.
Я еще раз взглянула на фотографию, но тут загулял холодный сквозняк и вернул меня в настоящее. Пришлось положить фотографию в коробку.
— Бабуля, еще есть какие-нибудь фотографии Таунсендов?
— Ну, есть целый альбом…
— Можно взглянуть на него?
Бабушка, ловко работая пальцами, упрятала фотографию на самое дно коробки, захлопнула крышку, словно опасаясь, как бы фотография не вырвалась заточения.
— Я не помню, где сейчас этот альбом. Последний раз я видела его много лет назад. Думаю, он где-то в доме.
— Это альбом Таунсендов?
Она кивнула.
— Бабуля, ты мне вчера показывала один портрет, портрет той молодой женщины. Ты говорила, что она моя прабабушка.
— Да. Это Дженнифер Таунсенд, бедняжка.
— Почему бедняжка? Что с ней случилось?
— Виктор Таунсенд дурно поступил с ней, вот почему. А теперь хватит об этом.
Я сильно нервничала, расхаживая по своей комнате. И убеждала себя в том, что пытаюсь согреться. Было легко все списать на переутомление, ведь этот визит и эмоционально, и физически измотал меня. Результатом усталости можно было запросто объяснить странные происшествия — появление мальчика у окна или ощущение удушья прошлой ночью. С точки зрения здравого смысла все это можно было допустить и объяснить. Однако сейчас меня беспокоили не эти происшествия, а нечто другое. То, что не могли рассеять никакая логика, разум или притворная беззаботность. В моем сознании крепло убеждение, что в этом доме что-то не так.
Хотя в предыдущий вечер после приезда сюда, а затем весь следующий день хотелось верить, что у меня просто разыгралось воображение, на этот раз сомнений не возникло. Что-то точно было не так. Именно по этой причине я и металась по комнате, мои нервы были взвинчены до предела.
Чуть раньше я, к своему отчаянию и огорчению, узнала, что у бабушки нет телефона. Мне неожиданно приспичило позвонить матери. Захотелось поговорить с ней и уже не терять связь со своим настоящим домом. К тому же эти люди были ее семьей, это были ее родные и прежде всего… это был ее дом. Я почувствовала себя отрезанной от всего мира. Меня охватило доселе неизведанное чувство одиночества в этом весьма неспокойном доме наедине со старухой.
