— Ага, вот про что вам рассказать надо! Про этих Уразовых. О нем, правда, особенного нечего: личность малопримечательная. Разве что — грубоватый. Работал у нас завхозом. Маленький, полный, лицо, как у мальчика, розовое. Вы не замечали, что все завхозы почему-то розовые? Чего смеетесь — нет? Ну, может быть, ошибаюсь. Одним словом, человек — как человек. А вот супруга его, Полина Ивановна, — та, наоборот, весьма примечательная. Ростом повыше меня, голос такой — хозяйский. Очень неотесанная дама, хотя уверяла, будто что-то там кончила. Поступила она к нам незадолго до того, как Сергей Николаич вернулся с фронта. И, знаете, как-то незаметно власть большую взяла. Не по должности. Воспитательница, а всем командует, на ребятишек покрикивает — не заведено это у нас. Попробовали немного одернуть — бесполезно. Директором тогда у нас старичок был — тихоня, мухи не обидит. Больше всего скандалов боялся. Этим-то она и пользовалась. Поговаривали даже, что в директора ее прочат. Вот ужас был бы!..
Глаза Софьи Маркеловны — от этого несостоявшегося ужаса — становятся круглыми и тотчас наполняются улыбкой. Все-таки удивительно подвижное у нее, для таких лет, лицо. Да и вся она сегодня — нарядная, в сиреневой летней кофте с отложным воротом — оживленная, бодрая.
— Конечно, роль тут играло и то, что муж у нее — завхоз. Правая рука директора, можно сказать. А при нашем тихоне-старичке — и обе две. Кому дров, угля — подвезти или не подвезти, все от него зависело. Любая мелочь — к завхозу, через завхоза. Вот и получалось: на собраниях — Уразова, по всему детдому — Уразов. Была у нас одна молоденькая воспитательница, из эвакуированных — не выдержала. «Сплошная, говорит, уразовщина!» Ушла на военный завод, в общежитие воспитателем. Попыталась я с этой Полиной поговорить по-хорошему, потихонечку. Тут же рот заткнула: «На вашем месте — при вашем соц. происхождении я вообще бы, дорогая, в тряпочку помалкивала!..» Представляете? Никто меня злосчастным моим происхождением не попрекал никогда. Я уж и сама о нем забыла!
Одутловатые щеки, скулы Софьи Маркеловны слабо розовеют, и тут же она — прощая — снисходительно взмахивает рукой.
— Ну да бог с ней!.. Я это к тому, чтобы вы обстановку представили. Когда Сергей Николаевич приехал. Нас, прежних, он всех знал. Как и мы его. А к Уразовой присматриваться начал. Молчком, без всяких замечаний, и все-таки — заметно, что присматривается. Полина наша вроде поначалу притихла, потом опять голос ее громче всех стал. Поразительная женщина!.. Через месяц собирается совет воспитателей. Вечером, как сейчас вижу: мы сидим — кто в пальто, кто в шубах, — отопление у нас тогда печное было, дрова поберегали. Сергей Николаевич стоит — в пиджачке каком-то, левая рука висит, как протез. И говорит — негромко так. Он вообще негромко говорил, вроде бы стеснялся. Но уж то, что хотел сказать, — говорил прямо. Безо всяких там округлостей. «Сегодня утром, говорит, у нас в детском доме произошло чрезвычайное происшествие…» Верите, голубчик, — у нас у всех сердце екнуло! Ничего не знаем, ничего не слышали, и нате вам — происшествие! Главное, день такой спокойный был и сводка военная по радио хорошая. А он объясняет: «В группе семилеток есть один мальчик — Вася. У него что-то не в порядке с мочевым пузырем. По утрам нередко просыпается в мокрой постели. Воспитатель в таком случае обязан посоветоваться с врачом. Проследить, чтобы ребенок не пил на ночь. Чтобы перед сном сбегал, куда нужно. Ничего этого воспитательница Полина Ивановна Уразова не сделала. А то, что сделала, — возмутительно. Утром, при подъеме, она выстроила ребят, вызвала из строя этого Васю и при всех накричала на него. Мне довелось услышать только последние ее слова: «Я не потерплю половой распущенности!»
Теперь щеки Софьи Маркеловны розовеют заметнее, гуще — она и возмущена и сконфужена тем, что приходится вслух произносить подобное.
— Мы так и ахнули, — она изумленно качает головой. — А Сергей Николаич поморщился и продолжает: «Помимо того, что это — чудовищная глупость, возмутительно и по другой причине. При всех выставить ребенка на посмешище, травмировать его — может быть, на долгие годы… Как директор, говорит, решение я принял, — вам всем сообщаю об этом во избежание каких-либо кривотолков». И к ней, к Уразовой: «Полина Ивановна, воспитателем бы быть не можете. Пожалуйста, подайте заявление — мы освободим вас по собственному желанию. Чтобы вы могли где-то устроиться…»
