Жесты идеи
Лакановский субъект вовсе не навевает ему мысль, допустим, о городе Токио, но Токио навевает ему мысль о лакановском субъекте. Таков постоянный прием: он редко отправляется от идеи, придумывая для нее образ, — он отправляется от чувственного предмета и надеется в своей работе найти для него подходящую абстракцию, почерпнутую из интеллектуальной культуры текущего момента; при этом философия оказывается лишь запасом особого рода образов, умственных вымыслов (он заимствует предметы, а не рассуждения). Малларме писал о «жестах идеи»; а он сперва находит жест (выражение тела), а потом уже идею (выражение культуры, интертекста).
Abgrund
Бездна (нем.)
Можно ли — сейчас или хотя бы когда-то раньше — приступить к письму, не приняв себя за кого-то другого? Вместо истории «источников» следовало бы писать историю фигур: в начале произведения находится не первое влияние, а первая поза — человек копирует чью-то роль, а потом, по метонимии, и чье-то искусство; я начинаю производить, воспроизводя человека, которым хотел бы быть. Такое первичное желание (я желаю другого и посвящаю себя ему) задает тайную систему фантазмов, которые сохраняются на разных этапах жизни, часто вне зависимости от того, что же именно писал желанный автор.
Одна из первых его статей (1942) касалась «Дневника» Жида, а в письме другой («В Греции», 1944) явственно имитировались «Яства земные». Жид занимал большое место и в его юношеском круге чтения: он скрещивал в себе Эльзас и Гасконь (а тот — Нормандию и Лангедок), был протестантом, любил «словесность» и играл на фортепиано, не считая всего прочего, — как же было не опознать, не возжелать себя в этом писателе? Abgrund Жида, его стойкость до сих пор упорно кипят у меня в голове. Жид — это мой родной язык, мой Ursuppe>1, литературный суп.
1.Первичный бульон (нем.).
Увлечение алгоритмами
С настоящими алгоритмами он никогда не работал; одно время увлекался (но и это увлечение, кажется, прошло) менее сложными приемами формализации: чем-то вроде простых уравнений, схем, таблиц, древовидных графов. Вообще от этих фигур нет никакого толку, это просто такие несложные игрушки, вроде кукол, которых можно делать, завязав кончик платка; играешь сам с собой — так Золя чертил план Плассана, чтобы объяснить себе самому свой роман. Он понимает, что эти картинки не способны даже поставить дискурс под знак научности, — кого же они обманут? И все-таки продолжается игра в науку, этакую коллажную науку, вроде клочка бумаги, который художник вклеивает в картину. Сходным образом у Фурье счет — с которым у него связывалось удовольствие, — включался в фантазматическую цепь (бывают ведь и дискурсивные фантазмы).
А вдруг я не читал...
А вдруг я не читал Гегеля, или «Принцессу Киевскую», или «Кошек» Леви-Стросса, или «Анти-Эдипа»?>1 — Книга, которой я не читал и о которой мне часто говорят, еще прежде чем я успею ее прочесть (отчего, быть может, я ее и не читаю), существует наравне с другими: по-своему уясняется, запоминается, воздействует на меня. Разве мы не вольны воспринимать текст вне всякой буквы ? (Репрессия: для профессора философии, интеллектуала-марксиста, специалиста по Батаю не прочитать Гегеля было бы непростительным упущением. А для меня? Где начинается для меня обязательное чтение?)
Взявшись за ту или иную практику письма, человек весьма легко идет на то, что его идеи исказятся, станут менее острыми и ответственными (от этого отмахиваются примерно так же, как говорят: «ну и что? разве главное не остается при мне?»); в письме, видимо, скрывается наслаждение какой-то инертностью, душевной податливостью; когда я пишу, я словно равнодушнее к собственной глупости, чем когда говорю (как часто профессора бывают умнее писателей).
1. «Принцесса Киевская» — роман г-жи де Лафайет (1678); «"Кошки" Шарля Бодлера» - методологическая статья К. Леви-Стросса и Р.Якобсона (1962); «Анти Эдип» - книга Ж.Делёза и Ф.Гваттари (1972).
Гетерология и насилие
Он все никак не поймет, каким образом ему удается, с одной стороны, поддерживать (вместе с другими) теорию гетерологического текста (то есть теорию разрыва), а с другой — все время заводить разговор о критике насилия (впрочем, никогда ее не развивая и не вполне принимая). Как можно быть попутчиком авангарда и его крестных отцов, обладая миролюбивой склонностью дрейфовать по течению? — Впрочем, возможно, имеет смысл, пусть и ценой некоторого отхода в сторону, вести себя именно так, будто тебе виден
