Презирают лишь тех властителей, которые оказываются нерешительными, непоследовательными, малодушными и легкомысленными. Люди мстят лишь за незначительные обиды, жестокое же угнетение лишает их возможности мстить. Поэтому все необходимые жестокости должны быть решительными и быстрыми, благодеяние же должно твориться медленно, чтобы подданные имели возможность и время оценить его с признательностью. Существуют два способа действий для достижения высшей цели: закон и насилие. Первый способ человеческий, второй – диких зверей. Властители должны уметь пользоваться обоими способами, на что указывали нам еще древние.
Ахиллес и другие герои древности обучались и воспитывались кентавром Хироном, получеловеком-полуконем, то есть уже в процессе воспитания в них закладывались два начала: человеческое и животное, без которых невозможно вообразить властелина, так же как добродушного разбойника.
Так писал флорентийский секретарь Никколо Макиавелли, современник Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэля, Тициана, Лютера, Томаса Мора, Дюрера и Томаса Мюнцера, человек, который видел коварство и жестокость пап Александра Борджиа и Юлия Второго, христианских властителей Карла Пятого и Франциска Первого, султанов Селима и Сулеймана, видел дым от костров страшного Торквемады, слышал печальный звон цепей, в которые заковывались рабы в тех самых землях, где расцветало искусство, возводились роскошные сооружения, писались великие книги.
Четыреста лет будут обвинять Макиавелли в цинизме, забывая о том, что он был только наблюдательным секретарем своего времени и честно рассказал о его цинизме потомкам.
Роксоланы[109]. Слово, которое для Европы еще вчера ничего не значило. Какой-то народ, народец, племя? Где-то на Востоке? Затерянные в беспредельных степях. Когда-то там были скифы, сарматы, киммерийцы, аланы. Византийцы писали о тавроскифах. Потом прогремели по всему миру слова «Киев» и «Русь». Но роксоланы, украинцы?
Брошенное случайно два года назад на бедестане купцом Луиджи Грити слово Роксолана почти забылось, исчезло вместе с маленькой золотоволосой девочкой. Но вот она явилась миру новой султаншей, явилась внезапно во власти, едва ли когда-либо слыханной, и мир возжаждал узнать, кто она и откуда.
Новый венецианский баило в Стамбуле Пьетро Дзено (он сменил беднягу Андреа Приули, умершего от чумы сразу же по прибытии в султанскую столицу) принадлежал к людям, которых трудно чем-либо удивить. Еще от своего отца наслышался о чудесах Персии, сам много лет был провидуром Венеции то в Дамаске, то в Александрии, то в городах Пелопоннеса, то в Которе, этом чуде Адриатики, которое своею необычностью могло состязаться и с Дубровником, и с самой Венецией. За свою долгую жизнь Пьетро Дзено, казалось, насмотрелся всего, но даже ему не приходилось слыхивать, чтобы жена восточного властителя стояла у его трона во время торжеств или (что уж переходило все границы вероятного) забавлялась целую ночь на карнавале, среди неверных.
– Кто эта султанша? Откуда она? Почему имеет такую власть над султаном? – засыпал посол вопросами Луиджи Грити.
Грити довольно прищурил глаз.
– Можете доложить Совету десяти, дорогой Дзено, что это именно я купил ее для султана.
– Вы? Невероятно! Как это могло быть?
– Точнее говоря, я покупал ее не для Сулеймана. И не ее, не эту девушку, а просто красивую роксоланку. Дал задаток одному старому мошеннику и велел привезти от роксолан что-нибудь необычное. Среднее между Богом и дьяволом. Потом уступил девчонку своему другу Ибрагиму. После султана это второй человек в империи.
– Если не считать султанши.
– Это еще увидим. Я продал эту девушку Ибрагиму, а он, не справившись с нею, не придумал ничего лучше, как подарить ее в гарем султана.
– И тот знает об этом?
– Кажется, нет.
– А если узнает?
– Поздно! Кроме того, зачем ему узнавать?
– Вы рассказываете невероятные вещи.
– Разве может быть что-то невероятное в этой невероятной стране? Пишите побыстрее дожу, что вы первый узнали о происхождении загадочной султанши, которая может в будущем иметь довольно загадочное влияние на Сулеймана, и что настоящее имя ее Роксолана.