Что ж, она была права.
— Невежливо? А приводить в дом моей матери свою любовницу — это, по-твоему, вежливо?
«Ну, всё. — Обречённо подумала Александра. — Не могу так больше!»
И, высвободившись из хватки Ивана Кирилловича, уверенными шагами направилась прямиком к Мишелю. Да-да, именно к нему, а не от него, как хотелось ей в тот момент больше всего на свете.
Но позволить себе трусливо сбежать с поля боя она не могла. Битва была ещё не проиграна, а этот негодяй посмел оскорбить её мать, и она ему это так не оставит! Заслуженно или нет — уже другой вопрос, но Александра, как бы там ни было, позволить кому-то дурно выражаться в адрес её матушки не могла. Она не была бы самой собой, если бы посмотрела на это сквозь пальцы!
Притормозив возле Мишеля, она резко вскинула голову, и заглянула в его глаза, возвращая ему не меньшие ненависть и презрение. Волконскому, признаться, в тот момент сделалось безумно смешно.
«Это кто же у нас тут такой маленький и агрессивный?», изо всех сил борясь с улыбкой, подумал он. Картина была на редкость потешная — эта маленькая рыжеволосая бестия, ниже его наголову и вдвое уже в плечах, стояла теперь напротив с столь воинственным видом, словно собиралась броситься на него с кулаками. А в глазах её блестела такая ярость, что он, наверное, и впрямь испугался бы, если б ему не было так весело.
Однако, порыв её был благородным, и заслуживал уважения, поэтому Мишель сдержал-таки своё веселье, и одному Господу известно, каких усилий ему это стоило.
— Послушайте, вы, — сквозь зубы произнесла Александра, вложив в это короткое местоимение всю свою ненависть, на какую только была способна, — вы можете быть хоть трижды сыном господина Гордеева, и четырежды — князем и дворянином, но ни то, ни другое не даёт вам права говорить о моей матери в таком тоне!
— Да-а? — Протянул он с таким наигранным удивлением, как будто у него и впрямь было этого право. И, поверх её плеча, посмотрел на отца — а что он? Решительные действия ожидались скорее уж от него — Гордеева сам Бог обязал заступаться за свою женщину, но, видимо, переломанный нос пока ещё не спешил срастаться, а болезненные ушибы то и дело напоминали о себе, сдерживая Ивана Кирилловича от поспешностей.
А девчонка-то, конечно, молодец, отметил Мишель, вновь возвращая ей свой ленивый полупрезрительный взгляд.
— Да. — Совершенно серьёзно сказала она. — И я советую вам немедленно извиниться!
Ксения с Катериной синхронно ахнули, первая притворно, вторая абсолютно искренне.
«О-о, как мы заговорили!», отметил Мишель с некоторой долей удивления, однако удивление его носило скорее положительный характер. Давненько ему не встречалось достойного оппонента — как-то так повелось, в последнее время, что люди вообще не решались с ним спорить, начиная с бывалых военных, заканчивая такими, как его отец. Но чтобы какая-то плебейская девчонка, без роду и племени?
— А не то что? — На всякий случай полюбопытствовал он. Нет, а что же, ему было интересно! Взгляд его тем временем скользнул по ней, сверху вниз, и обратно, уже без былого предубеждения, отмечая детали.
Наконец-то он заметил её никуда не годное платье. Это девушки в первую очередь обратили внимание на наряд, оценив по достоинству его бедное убожество, Мишель же, чисто по-мужски, для начала с удовольствием отметил соблазнительные изгибы фигуры, изящную осанку и миловидное личико, а уж потом обратил внимание на одежду. Что же это, батюшка решил на ней сэкономить? Очень зря, если они собирались разжиться на её замужестве. В таком виде её даже Авдеев, самый большой поклонник медсестёр в мире, замуж не возьмёт! Иронизировать, правда, можно было сколько угодно, на это Мишель был мастер, но внезапно он усовестился собственных мыслей. Особенно когда увидел еле заметную ссадину у неё на лбу, спрятанную за непокорными тёмными волосами, с необычным медным отливом. Били они её, что ли? Совсем потеряли стыд?
А, впрочем, отец-то его давно потерял, а Георгий — бывший каторжник, ему стыдиться по статусу не положено.
Хм, подумал Мишель. А затем, ещё раз — хм! — когда Сашенька сдвинула брови на переносице, пытаясь придумать ему достойный ответ. И, к своему стыду, не нашла ничего лучше, чем сказать:
