Дверь в кабинет открылась после короткого стука, на пороге возникла миленькая девушка в белом фартуке поверх серого платья — медсестра. Заметив устрашающую сцену, разыгравшуюся прямо на рабочем столе её начальника, она ахнула и, побледнев, прижала руки к груди. Видимо, она хотела позвать на помощь, но не смогла, впав в полнейший ступор.
И хорошо, подумал Мишель, тотчас же отпустив доктора. Ни к чему пугать бедную девушку.
— Вера, ты не вовремя! — Проворчал опозоренный Воробьёв, потирая разболевшееся запястье. — Волконский, чёрт бы вас побрал, вы вывихнули мне руку!
— О-о, мне жаль. — Без особого сожаления произнёс Мишель. И, подойдя к девушке, взял её за плечи, развернул к выходу и вышел вместе с ней. — Отведи меня к офицеру Владимирцеву, дорогая. И, желательно, побыстрее, у меня не так много времени.
С порога он обернулся и послал Воробьёву такой красноречивый взгляд, что у доктора тотчас же свело зубы, как от кислого лимона. «Чёртов безумец!», подумал он, прекрасно понимая, что эта встреча с гордеевским сыном — далеко не последняя. С тоской вздохнув, он уставился на своё покрасневшее запястье, и подумал, что в ближайшие недели две точно не сможет взяться за скальпель. И ведь надо же было, именно правую руку, до чего некстати!
Мишель тем временем шёл следом за миленькой светловолосой медсестрой, провожавшей его к палате офицера Владимирцева, уже давно ставшего местной легендой. Девушка хорошо знала его историю, восхищалась им, и жалела, как и весь больничный персонал — ещё бы, настоящий герой, не пожалевший своей жизни за родину! И такой бесславный конец… хуже участи не придумаешь, когда тебе двадцать пять лет, и ты сказочно красивый богатый дворянин.
— Только, я должна вас предупредить, он ни с кем не разговаривает вот уже два месяца как. — С печалью в голосе сказала блондинка-медсестра, которую Воробьёв назвал Верой. — Поначалу, в бреду, всё звал какую-то Наташеньку, а потом… Потом, когда понял, что она уже за ним не придёт: и вовсе замолчал. И ни с кем, даже с доктором, ни, тем более, с нами. И когда спросишь о самочувствии — всё молчит.
— Почему он у вас до сих пор? — Этот вопрос, признаться, Мишелю не давал покоя. То, что Владимира некому было забрать из больницы — не оправдание. Его бы не стали держать здесь на добром слове: сдали бы в богадельню, где занимаются как раз такими, как он, брошенными инвалидами, потерявшими рассудок, и просто никому не нужными людьми, которым требуется уход.
Должна была быть какая-то причина, почему Владимирцева оставили здесь.?
Вера тотчас же её озвучила:
— Он стреляться пытался. Не так давно. В сердце целился, но промахнулся совсем чуть-чуть, это его и спасло. Викентий Иннокентьевич у нас чудеса творит, знаете, наверное, про него говорят, что он и покойника с того света вернёт, если понадобится! Так вот он его и спас. Долго операция шла, часа три, наверное… Но под конец его удалось спасти, благодаря доктору Воробьёву.
«А я думал, он только на подлости способен, — подумал Мишель хмуро. — Выходит, не зря матушка так его жаловала?»
— Откуда он раздобыл оружие? — Спросил он, остановившись возле двери, рядом с которой остановилась Вера.
— Слуга его принёс. Я спросила его: зачем? А он сказал, барин попросил, дескать, полюбоваться на свой револьвер, который в окопах не раз выручал его, жизнь спасал… ностальгия, и всё такое… Ну, он глупый старик, не заподозрил ничего. А Владимир Петрович вон чего удумал, бедненький!
А что ему ещё оставалось? Мишель подумал-подумал, и пришёл к выводу, что, как бы чудовищно это не звучало, но он понимает Владимирцева. Понимает прекрасно. Когда ты один и когда ты никому не нужен — это невыносимое чувство. Нечто подобное испытывал он сам в этот момент.
— Впусти меня. — Попросил Мишель, видя, что девушка медлит.
— Можно я, для начала, кое-что спрошу? — Робко поинтересовалась она. Ей было жутко в обществе этого человека, который всего пару минут назад заламывал руки уважаемому Викентию Иннокентьевичу, но в то же время она понимала: сейчас он делает благое дело. Это был первый посетитель у бедного Владимирцева за целых два месяца!
