— Кто осматривал тело?
— Викентий Воробьёв, местный доктор из больницы за рекой. Хотя, что же я, вы ведь должны его знать, он у вашей матушки ещё при жизни был лечащим врачом, не только здесь, но и в Москве.
— И заключение…? — Подтолкнул Мишель к самому любопытному, но Фёдор категорично покачал головой.
— Отравление таблетками, ваше благородие. Слишком большая доза успокоительных, содержащий опий. Точно так он и сказал.
— Она оставила записку?
— У Ивана Кирилловича. — Послушно кивнул Фёдор.
Надо будет взглянуть, подумал Мишель. И, похоже, только теперь начал сожалеть о своей горячности. Взглянуть на записку следовало бы сразу, желательно прежде, чем спускать отца с лестницы.
— Что потом?
— К телу никого не пускали. — Продолжил дворецкий. — Закрыли её в комнате, и сами занялись подготовкой. Иван Кириллович вызвал священника из приходской церкви и дал ему денег, чтобы тот провёл отпевание как положено. Самоубийц, вы же знаете, принято хоронить за оградой… Князь этого не хотел, поэтому договорился с отцом Иоанном, чтобы её похоронили со всеми почестями.
— Как благородно! — Не сдержался от сарказма Мишель. — Пожму отцу руку за такой щедрый поступок! А что же на следующий день, а не на третий, как положено?
— Михал Иваныч, не в наших правилах задавать вопросы. И потом, я очень сомневаюсь, что ваш батюшка стал бы отчитываться передо мной. Но это не могло не вызвать подозрений, как у вас, так и у меня. — Покачав головой, Фёдор опустил руки в карманы своей ливреи, и послушно поглядел на молодого хозяина. — Особенно странным было то, что они никого не подпускали к телу. Моя Машенька знала Юлию Николаевну ещё девочкой, мы вместе с вашей бабушкой княгиней учили её делать первые шаги… Так вот, Машенька была одной из первых, кто вызвался омыть тело и подготовить его к погребению.
— И ей, конечно, отказали. — Предрёк Мишель с усмешкой.
— Они вообще никого не впускали в западное крыло! — Кивнул Фёдор. — Пётр Ильич, ну, тот, которому вы давеча выбили зубы, стоял в коридоре точно часовой, и всю ночь так и простоял, с места не сдвинулся. А наутро тело княгини забрали и увезли в Москву хоронить.
— Ты был в комнате после этого? — Спросил Мишель, помрачнев, после упоминания о похоронах.
— Разумеется, был. — Покаялся Фёдор. — Хоть ваш батюшка и запретил мне туда ходить, любопытство-то взяло верх… Ясно же, что там что-то нечисто, да вот только — что? Комнату они убрали, уж не знаю кто — Пётр сам, или одна из тех женщин из монастыря, что приезжали омыть тело. Там всё было так, как при Юлии Николаевне, как будто она просто вышла на минутку и вот-вот вернётся… Но есть ещё кое-что.
— Я почему-то и не сомневался. — Хмыкнул Мишель, и взглядом велел ему продолжать.
— Господин Дружинин, ваш крёстный батюшка, приехали сюда на следующий день после похорон и устроили скандал.
А вот это была уже новость!
И новость хорошая, подумал Мишель. Плюс один союзник у него теперь, кажется.
— Они с Иваном Кирилычем ругались так, что стёкла звенели, и, как я понял, главной претензией Владислава Павловича было то, что ему не дали попрощаться с Юлией Николаевной как подобает. Хотите знать моё мнение? Её специально похоронили, чтобы не дать Дружинину это сделать! Потому, что он мог что-то заподозрить — что-то, что ваш батюшка отчаянно старался скрыть. — Фёдор доверительно понизил голос, и, подойдя поближе к Мишелю, произнёс совсем тихо: — В правоте этого суждения я убедился окончательно, когда нашёл вот это…
Он вынул руку из кармана, и на его широкой, потрескавшейся ладони, Мишель, к своему удивлению, заметил три пули. Револьвер системы Наган, шестизарядный. Ему после года военных действий одного взгляда было достаточно, чтобы определить.
— Откуда? — Спросил он тихо, подняв взгляд на дворецкого.
— Самую первую я нашёл в деревянной панели перед аркой, что ведёт в коридор к господским спальням на втором этаже. Там узоры, знаете, такие резные, по дереву, переплетаются и извиваются между собой — ни за что не углядел бы, если б не стал вытирать с них пыль! Её-то я, кстати, и не вытащил: это привлекло бы внимание, да и не так-то просто это сделать, роста никакого не хватит, нужна лестница. А дважды ставить лестницу и протирать уже начищенную до блеска панель я не стал — это привлекло бы внимание Ивана Кирилловича или его людей, а мне не хотелось бы, чтоб они поняли, что я о чём-то догадываюсь. — Фёдор перевёл дух, и продолжил: — Достать я её не достал, но с неё начал свои поиски. Подумал, что раз есть одна, должны быть и другие. Я начал с коридора на втором этаже, изучил каждый угол, под предлогом генеральной уборки, но так ничего и не нашёл. Зато внизу, у лестницы… Не у этой, где мы с вами сейчас стоим, а у дальней… Застряла в прямо книжном шкафу. Коридоры у нас тёмные, сами знаете, её бы в жизни никто там не увидел, если б я намеренно не стал искать. Третья — в стене, прямо рядом со шкафом. Четвёртая врезалась в обивку двери в кладовой. Вы знаете, там, из коридора, такая маленькая неказистая дверца ведёт в комнатку для слуг. Там всегда темно, так что никто ничего не заметил. И хотел бы я знать, Михал Иваныч, что всё это означает?
