Старшую Волконскую в миру отчего-то называли «генеральшей», хотя замужем за генералом она никогда не была. И, видимо, недаром называли — по своим генеральским каналам она как-то сумела доставить до внука весточку из отчего дома.
Как он и ожидал, дела были хуже некуда.
Отец окончательно съехал от матери, и не куда-нибудь, а в её же собственное загородное имение, и забавлялся там со своей учительницей как мог. Катерину бабушке пришлось взять к себе, чтобы она не видела всего этого безобразия, потому что «Юленька очень плоха», и только приезд дорогой подруги из Букарешта хоть немного скрашивал её одиночество.
«Мишенька, пожалуйста, приезжай, и Алёшу привези с собой, хотя бы на пару дней! Ей станет легче, когда вы приедете, вот увидишь», писала княгиня своим красивым почерком. Мишель без слов вручил Алексею письмо, когда тот попросил его прочитать вслух. Увы, повторить это он бы не решился, и Алексей, завершив чтение, смачно выругался. По-военному, не по-дворянски.
— Ну, ты же не будешь против, если я его однажды убью? — Спросил он, обняв племянника за плечи. Голубые глаза его блеснули задорно, и Мишель невесело улыбнулся в ответ.
— Да я сам, наверное, его убью скорее. — Вздохнул он. — Зря мы её оставили, вот что.
— Мне отпуск полагается к лету. Давай попросим отпустить нас вдвоём, тебе не посмеют отказать, ты же у нас герой!
— Тебе, можно подумать, посмеют. — С усмешкой сказал Мишель. — На тебя и дыхнуть лишний раз боятся, князь Волконский, господин полковник, ваше превосходительство! А если серьёзно, я бы съездил. Нехорошо мы поступили, бросив её одну. Да и потом, надо признаться, я безумно по ней соскучился.
— Я тоже. — Вздохнул Алексей, но, так как грустить дольше одной минуты он не привык, тотчас же поднял задорный взгляд на племянника, и спросил с улыбкой: — А больше, Мишель, ты не по кому не соскучился? Барышня Митрофанова, небось, вся извелась, дожидаясь своего героя! О-о, как я тебе завидую! А мне, видимо, опять придётся идти к актрискам…
Мишель рассмеялся вместе с ним, и, кажется, это был последний раз, когда он смеялся. Потом было сражение, кровопролитное и жестокое, во время которого Алексея ранило. Не смертельно, но он оказался прикован к постели как минимум на месяц из-за перелома: суставы раздробило, и доктора изо всех сил старались вернуть его ногу. При мысли об ампутации Алексей бледнел, заверяя всех, что делать этого ни в коем случае нельзя, так без одной ноги он точно перестанет нравиться девушкам, но доктора ему попались хорошие, и ногу сумели сохранить, правда не без труда.
Вот почему Мишель вернулся один, когда получил страшное известие о самоубийстве матери. А потом он получил ещё одно письмо.
От неё.
И не где-нибудь, а на почтовой станции по дороге в Москву, как будто она заранее знала, что он именно в этот день и в этот час поедет именно этим маршрутом. Вскрыв печать, он принялся бегло читать, и убедился, что, кажется, так оно и было — она знала.
«Никого не слушай, и никому не верь. Особенно отцу. Если ты читаешь эти строки, то меня, скорее всего, уже нет в живых. Найди Рихтера. Он единственный знает правду. Позаботься о Катерине, и Ксению, пожалуйста, не бросай! Она хорошая девушка и любит тебя. Береги бабушку и Алексея. И не держи зла на отца, прости его, если сможешь, и — отпусти. Помнишь, ты же сам говорил мне как-то: отпустить — это самое лучшее.
С любовью. Мама».
Ну и что он должен был подумать, после этого письма? На наш скромный взгляд, всё было очевидно. Мать не давала развода отцу. Отец никогда её не любил. И когда она осталась одна, без защиты в лице сына и брата, он нанёс удар. Не в открытую, а подло, исподтишка, как он делал все свои дела.
Единственная загвоздка заключалась в том, что Мишель понятия не имел, кто такой Рихтер и где его искать. Но в тот момент такие мелочи его не волновали, им овладела самая настоящая ярость, требующая немедленного вымещения на ком-нибудь вполне реальном, носящим яркие рубашки, дорогие очки в изящной оправе, и ухоженные усики домиком.
— Я убью его. — Сказал Мишель своей бабушке-генеральше, которую навестил первым делом, приехав в Москву.
