С рассветом пришёл новый день, а что делать дальше до сих пор не было ясно, и Александра всерьёз задумалась о том, чтобы не возвращаться домой вовсе, а прилечь отдохнуть в одной из свободных больничных палат. Ни мать, ни министра, ни даже братика-Арсения видеть ей не хотелось.
Утро было чудесным, тёплым, а рассвет над рекой с малиновой дымкой, таким прекрасным, словно в сказке! И даже неумолкающая Захарова не могла испортить иллюзию безмятежности, но от её бесконечного щебетания у Александры, и без того не спавшей целую ночь, начинала болеть голова. Купчиха обещала отдать её замуж за своего среднего сына, имевшего рыбный промысел на Волге, сказочно богатого, и такого же красивого, как его мать. Александра, глядя на Захарову, поймала себя на мысли, что подумала бы трижды, прежде чем соглашаться, если он и впрямь хоть чем-то напоминает полную, крючконосую Марфу Захаровну, но вынуждена была лишь улыбнуться, и пообещать непременно дождаться, когда же её сынок заедет с визитом, а заодно и познакомиться с «госпожой доктором». Её так здесь все называли, хоть она и была обычной медсестрой, и до доктора ей было расти и расти, но то ли это Воробьёв постарался, то ли люди и впрямь чувствовали в ней внутреннюю силу и стремление помочь окружающим — так или иначе, к ней никогда всегда обращались почтительно. А заносчивые богачи, как Захарова, смотрели с уважением.
Это не могло не радовать. И вообще, тем утром всё было настолько чудесно, что подозрительное затишье начинало неминуемо попахивать грозой. Чутьё Александру до сих пор не подводило ни разу, она с тринадцати лет тренировала его в больнице, и никогда прежде не ошибалась. И поэтому, возвращаясь домой уже ближе к обеду, она прямо-таки сердцем чуяла — быть беде.
И, наверное, она много вариантов дальнейшего развития событий могла бы предположить, фантазия у неё была богатая. Но никогда в жизни она не подумала бы, что Алёна не шутила, когда говорила о том, что придётся применять силу.
Когда Александра зашла в дом, её сразу поразила пустота, царившая вокруг. Матушкины любимые вазы, столовые сервизы, вышитые ею салфетки с диковинными узорами — всё это отсутствовало, пустой сервант сиротливо стоял, мелькая отражениями в зеркалах, а кресла и диваны прятались под белой драпировкой. И Александра подумала бы, что выиграла этот бой, если бы не Иван Кириллович, гордо восседавший возле незажжённого камина. Он ждал её.
— Вы сидите в кресле моего отца. — Сказала Александра вместо приветствия, снимая с шеи свой шёлковый шарф, и проходя в гостиную.
— А ещё я сплю в его постели и люблю его женщину. — Ответил министр с пугающей бесцеремонностью. Впрочем, если он хотел смутить Александру этой резкой фразой, его ждало разочарование. Она невесело усмехнулась уголками губ, и, распутав шарфик, осторожно повесила его на треногу возле двери. И начала расстёгивать пуговицы на пальто.
— И где же, собственно, она сама? — Полюбопытствовала Александра.
— Они с Сеней уже уехали.
«С Сеней», подумать только! С каких это пор он стал для него просто Сеней? А, впрочем, и для Арсения Иван Кириллович уже давно стал сначала просто Иваном, а потом и вовсе — дядей Ваней.
Фу, какая мерзость, подумала Александра, и продолжила расстёгивать пуговицы.
— Я бы на твоём месте не раздевался. — Предупредил её министр. — Нам сейчас ехать, через четверть часа.
— Нам? — Переспросила Александра. — Хорошо же вы о себе думаете, если считаете, что я куда-то с вами поеду!
— Не куда-то, а в твой новый дом. — Поправил её господин министр. — Где тебе будет гораздо уютнее, чем здесь, в этой глуши.
— А мне, может быть, нравится эта глушь? Об этом вы не подумали?
— Прости, но твоё мнение меня не интересует. Мне важно исключительно то, что думает обо всём этом Алёна. Хотя, если хочешь начистоту, мне самому было бы куда лучше и спокойнее, если бы ты осталась здесь. А ещё лучше, если бы уехала вслед за отцом, и уж совсем хорошо, если б сгинула там благополучно. А что, ты же медсестра! А медсёстры на войне очень даже нужны, ровно как и женщины, которых так не хватает солдатам. Ты хорошенькая, так что вполне сгодилась бы им для любых целей. Но, к сожалению, нельзя! Алёна хочет, чтобы ты была при ней в Москве. А значит, я исполню её желание, даже если ради этого придётся везти тебя силой.
